Лагерь

— Максим Валерьевич правильно сказал про двойки, — отозвалась Настя. — Их можно исправить, если сам осознаешь, в чем не прав.

— Эта никогда не поймет. Откуда бессовестному человеку знать про раскаяние… — парень вышел из-под арки и, промокнув глаза небрежным движением, отвернулся к дремлющему зеркалу. — Меня волнует, как Олеся доверилась богохульнице. — Леша все еще смотрел на мутноватое отражение и тайком смахивал слезы. — Жаль, ты плохо знала Олесю. Благодаря ее вере я выбрался из такой задницы. Олеся была проводником добра. Вера помогала Олесе — Олеся помогала людям. И я не понимаю, как она не раскусила злые замыслы. Вот как бывает. Обе верили, но в такие разные вещи…

Леша посмотрел на грустного, уставшего паренька в зеркале и задумался о чем-то, что осталось за двоеточием. Настя встала рядышком — в отражении появилась девочка со слегка раскосыми наивными глазами на круглом личике. Девочка робко взяла друга за худые, холодные пальцы и обняла их теплыми ладошками. Отражение ответило благодарной, и немного печальной улыбкой.

— Мне надо побыть одному, — вскоре сказал Леша. Ни проронив более ни словечка, он снарядился рюкзаком и подрагивающей походкой вышел из затянувшейся смуты в непогожее утро. Настя направилась в переднюю, к печи. Сквозь узкую щель приотворенной двери было видно: Леша сидит на сыром приступке, стискивает Олесино платье и часто-часто вытирает лицо рукавами. Его плач сбил с толку. На долю секунды Настя забыла про боль, подгибающиеся коленки, урчащий желудок, сводимый голодными судорогами.

«Иди к нему» — закричал изнутри всполошенный зов. Настя насилу сдержалась, чтобы не нарушить уединение — ведь вдогонку дышит длинный, хлопотливый день и кто скажет, долго ли сдюжит тот, кто стыдится быть слабым. Она сделала вид, что рассматривает заслонку и при каждом всхлипе, шорохе, кашле оборачивалась на светлую шевелюру, склоненную к траве. Немного погодя, Леша перестал подавать какие бы то ни было звуки. Со скуки Настя елозила неподатливой заслонкой, приоткрывая и задвигая. Бездумная забава быстро наскучила однообразием. Настя пошарила внутри глиняных острогов и вытащила старинные бумажки, испещренные бисерными буковками. Находка отсылала к прошлому, а то и позапрошлому столетию. В сгибах и помятостях бледнели мягкие знаки с крестами, насаженными на шляпку. Настя распрямила реликвии и, возвратив заслонку в первоначальное положение, позвала через сени:

— Леш, я кое-что нашла.

Парень круто повернулся. Вид у него был разозленный и недовольный.

— Только не говори, что опять Олесино, я этого не вынесу! — крикнул он с крыльца. Настя вышла в пасмурную прохладу, потеснила Лешу и отдала ему записки.

— Не читаю по-клингонски, — хмуро отрезал Леша.

— Ять.

— Я туповат, конечно, но материть меня зачем?

— Эти каракули с черточками — буква кириллицы и глаголицы «ять». В свое время ее упразднили большевики.

— Рад за них, — проворчал Леша, не подымая взгляда. — Ты принесла это, чтобы отстоять теорию о зомби? — так же не показывая глаз, вырвал у Насти слежавшиеся бумажонки и разгладил на джинсах.

«Лексѣй. Свѣтлый волос. Высокій…» Написано кривеньким, но бойким почерком: буковки цепляются хвостиками друг за друга и растягиваются по листку в уверенном темпе. Эта бумажка смотрелась современнее выцветшего вороха. Леша сердито сплюнул и без сожаления разорвал историю на ошметки.

— Чертова Смородина, я доберусь до тебя раньше, чем ты думаешь.

— Неплохо бы наведаться в деревню и расспросить о Малине там, — сказала Настя. — С подростками жители будут посговорчивее, чем с полицией.

— Думаешь?

— Ну, если Малина замешана в сверхъестественном…

Леша изобразил карикатурное зевание. Не утруждаясь рассыпаться в комментариях, удалился в сени и, когда Настя заглянула в проход, она увидела, что Леша тащит толстые тюки. Так же молчком парень передал Насте ее портфель и напоследок показал хижине непристойный жест.

— Будь она хоть воплощением сатаны на земле, плевать, — я за Олесю раскрошу в щепки.

Горький вздох через тупую боль. Мысли о переломе выматывали вероломной несвоевременностью. Пообещав не затягивать с травматологом, Настя надела рюкзак на ноющие плечи и, не удостаивая хижину почестями в виде прощаний, побрела на спуск.

— Скажи честно, — спросила она, едва вдалеке запетлял незнакомый пролесок, — Олеся больше, чем просто друг? Ты ее любишь, да?

Часть 2

Глава 19 Леша

Машу уводили в школу раньше, чем я выходил из дома. Она уходила в зеленой куртке и с огромным ранцем, набитым учебниками под завязку, а в руках несла мешок с трико и чешками.

Помню, однажды мы рулили к Байкалу и очень замерзли ночью. Маша беспрерывно чихала, будила маму, действовала ей на нервы, и папа четыре раза останавливался в дороге и выводил Машу подышать свежим воздухом. В машине сестру ждал новый приступ аллергии, и папа с мясом оторвал ароматизированную елочку и раскрыл все окна, чтобы Маше стало легче.

— Закрой окна! — рассердилась мама, продрогнув до костей, и тогда папа первый раз в жизни повысил на нее голос: