Лагерь

— И впрямь, жалость, — сказал Леша. — Мама мне говорила, стоит жалеть людей, которые выделяются за счет одежды. Вот ты. Посмотри на себя. — Антон любовно оглядел начищенные остроносые туфли. — Ты клоун ряженый. Забрать твой костюм и деньги — кто ты?

— Ба! Не знал, что живу с Сократом. Я очень уважаю твою точку зрения, продолжай, — саркастично сказал Антон, откладывая безымянную книгу в толстом черном переплете.

— Ты ничтожество. Сначала ты использовал Настю, сейчас притворяешься, что тебе интересна Яна Борисовна. Ты не уважаешь никого, кроме себя. В первую очередь, ты не уважаешь женщин. Если бы у тебя была сестра и ты рос вместе с ней…

— Засохни, Артемьев, — предупредил Антон, нехорошо сужая глаза. — Закрой рот.

— Что, правда глаза мозолит?

Антон сжал одноразовый стакан. Пластик хрустнул, стакан сложился пополам. По запястью заструилась темная жижа. Кофе замочил вельвет и манжет рубашки. На белой ткани проявилась клякса. Антон опустил кусок пластмассы в урну, бережно снял пиджак и разложил его на кресле, точно готовясь ко сну. Медленно и методично закатал рукава рубашки, спрятав испачканный манжет. Ослабил галстук, подошел к Леше, улыбнулся и… Настя не успела понять, как произошла резкая перемена…вмазал ему прямо в нос. Леша заорал от боли. Кровь бежала, как вода из крана. Заливала куртку, свитер, капала на джинсы. Леша хватался за нос, зажимал ноздри, но кровь не останавливалась и резво струилась по губам, по шее, оставляя алые подтеки.

— Голову, запрокинь голову, — закричала Настя. Леша откинулся на изголовье. Мало-помалу кровотечение ослабло. Красные сгустки прикорели к коже и выглядел Леша так, словно его отметелил бугай.

Настя повозила платком по Лешиной шее и обрушилась на Антона:

— Сумасшедший? Одно неверное движение — и ты мог его убить!

— Не убил же, — безучастно сказал Антон.

— Еще не хватало! Чем ты думал вообще?

— Так будет с каждым, кто посмеет высказать свое бесполезное мнение в сторону моей сестры.

— Но ведь Леша не знал, что у тебя есть сестра! Это просто недоразумение, как если бы я или кто-то другой…

— Закрой рот, — повторил Антон. — В данном случае, недоразумение — это Артемьев. Если человек берется судить превратно — он должен ответить за это по заслугам. Понятно?

Настя очумело моргнула и выронила платок. Более чем. Может, Леша прав… Может, стоит присмотреться к Антону? В последнее время, с ним творится что-то неладное. Впрочем, неладное творилось не только с Антоном.

Перед первым уроком, только Настя заняла парту и разложила книги с тетрадями, замычал громкоговоритель:

— Янтарева, Артемьев, срочно зайдите в аудиторию 15. Повторяю…

В аудитории 15, оказавшейся на третьем этаже, сидела Яна Борисовна. Она была в куртке и теплой кофте, и, вопреки логике, обмахивалась конвертом. Едва ребята зашли в класс, вожатая скинула куртку.

— Вот. Как это называется?

Настя и Леша следили за траекторией конверта. Яна Борисовна разорвала бумагу и повторила:

— Как это называется?

— Конверт, смею полагать? — не понимая в чем дело, ответил Леша. Вожатая положила на стол компакт-диск и повысила голос:

— Вы знаете, что это? Это прямая путевка домой. Если вы немедленно не ответите, что это, я позвоню вашим родителям и устрою такое…Такое…

— Яна Борисовна, не переживайте, это сиди-диск, такое записывающее устройство…

— Леша, прекрати издеваться!

Яна Борисовна взяла кейс с подоконника, достала ноутбук и загрузила диск. На мониторе проявилась бетонная пустыня с кольями, проросшими в бетоне, как кактусы в песке. К кольям привинтили кольца, а на кольцах колыхались сетки. Это была спортивная площадка. За площадкой простирался лес. При съемке лес выглядел, как ряд остроугольных фигурок, вырезанных детсадовцами. К фигуркам пробирались маленькие человечки. Яна Борисовна нажала на паузу и увеличила изображение.

— Узнаете? — спросила она.

— Кто это? — спросил Леша.

— Хватит глумиться! Узнаете?

— Нет. Кто это?

Вожатая подняла глаза на воспитанников. Ну и ну! Взгляд хлеще, чем у психопатов. Настя видела фильм про психически больных людей, давным-давно, по телевизору… Фильм запустили в черно-белой съемке, чтобы запугать народ до чертиков. Сначала за рубежом экрана мелькали сомнамбулы в коконах, затем одна сомнамбула приблизилась к камере и вперилась в объектив. Объектив подрагивал, вибрировал, угасал и вспыхивал с новой силой. Однако было и то, что осталось неизменным на протяжении сеанса. Тяжелый, сверлящий, пронизывающий, продирающийся в дебри подсознания взгляд. Было сложно поверить в то, что на тебя смотрит человек. Похожим взглядом испепеляет добычу волк с пустым брюхом. Глаза расширяются и заволакивают доступное пространство, сливаются с твоими и вот вы смотрите на мир вместе, моргаете в унисон, дышите одинаковым воздухом, слышите одинаковые звуки. Вы становитесь единым целым, неразрывным, неотделимым, и от чувства насильного единения поганее некуда. Страх воздействует сильнее, чем просьбы, убеждения, доводы.