Лагерь

Антон потер зеркало. Салфетка смялась и покрылась катышками, а зеркало как было заляпано жирными отпечатками — так и осталось. Что за напасть? Один пачкает, другой наводит порядок. Несправедливо! Он нагнулся под раковину и взял открытую пачку салфеток. Попросил у уборщицы. У нее язык к небу прилип от поразительной сознательности подростков. Что уборщица привыкла видеть? Раскуроченное белье, Вавилонские башни одноразовой посуды, смятые горы одежды в углу…А тут — на те! Подростка потянуло прибраться в комнате. Да за такое памятник при жизни не грех ставить!

Но он оттирал раковину, скреб губкой по кафелю, протирал шкафчики и зеркала не ради похвалы. Просто стыдно быть грязнулей. Стыдно не потому, что кто-то увидит и осудит. За себя стыдно. Безалаберное отношение к вещам впоследствии аукнется. Вот, например, зеркало. Если бы он не убирал жирные следы, на завтра Леша побежал бы жаловаться на уборщицу за недобросовестное выполнение работы. А сам что? Нет, всё-таки люди — странные существа. Лишь бы настучать. Да…Безалаберное отношение аукнется… Он запаковал салфетки, утрамбовал мусор в корзине, поставил ее на предписанный своим уставом — уставом чистоты и порядка — пост — в правый угол, ни в коем случае не в левый и погасил свет в ванной. Пора приступать к вечернему променаду.

Юноша сменил ношеную футболку на джемпер, школьные брюки — на поношенные джинсы, закрутил волосы в тугой пучок и потянулся к антресоли, за старым ранцем. Вот и пригодился, в кои-то веки. А Герберт Карлович отговаривал, мол, чего шкафы захламлять. Оставь старье дома, отвезу нуждающимся. Герберт Карлович любит наведываться в хосписы, детские дома, больницы. Он занимается меценатством 20 лет и на вопрос, стоят ли безвозмездные подарки затраченных усилий, отвечает: «Самое прекрасное, что я когда-либо видел — это улыбки малышей. Трогательные, смущенные, недоверчивые… Дети не верят, что заслужили подарок за то, что они дети.» Безусловно, над душещипательными высказываниями поработали журналисты. Меценат отличался материальной щедростью и словесной скупостью. Ровно одиннадцать лет назад, во время благотворительного рейда, он приехал с мешком подарков, а уехал с семилетним мальчиком, у которого из приданого были дырявые штаны, пара плавок и тенниска. Газеты взорвались, смакуя подробности усыновления безвестного ребенка владельцем сети нефтеперерабатывающих предприятий. Поползли сплетни, куда без этого. Писали, что мальчик — выживший в катастрофе сын внебрачной дочери первой жены. Перемывали косточки всем: Герберту Карловичу, бывшей супруге, приемному малышу. Умудрились составить портрет внебрачной дочери и обсудить подробности ее гибели… Ночь, машина, молодая мама — пьяная за рулем, а на заднем кресле младенец с соской… Хмель убрал дорожные знаки и расчистил дороги. А какая Луна взошла над трассой… Правда, позже выяснилось, что зеленый змий наврал, и Луна была не Луной, а фарой автомобиля. Резкое столкновение, переломы ребер, ушибы, многочисленные гематомы, кровоизлияние в мозг и моментальная смерть. Никто не знает, как получилось, что ребенок выжил. Более того, он вырос, дожил до одиннадцатого класса и перебрал в памяти остатки первых лет прежней жизни. Жизни, до появления Герберта Карловича.

Он не запомнил ровным счетом ничего из ужасающих подробностей аварии и сомневался, что авария реальна. Сомневался, потому что научная литература (а он прошерстил таковую) ссылалась на отголоски эмоциональных всплесков, пережитых в момент шока. События могли залежаться в подкорках мозга, как отторгаемая информация и нагрянуть с приходом аналогичных эмоций.

Аналогичные эмоции приходили, но события не оглашались отголосками. Прежняя жизнь почила под пластом новой, поросла бурьяном и покрылась слоем пыли.

Он перечитывал выцветший заголовок на пожелтевшей странице.

ИЗ ГРЯЗИ В КНЯЗИ. Под лаконичной шапкой фотография тощего мальчонки с прилизанным пробором и круглыми глазенками. Он не понимает, что происходит, и кто эти люди, налетевшие с камерами, как стая изголодавшихся ястребов. Он не понимает, почему вымуштрованный мужчина с грубыми квадратными скулами хлопает его по спине, швыряя в стаю разбушевавшихся ястребов. Он не понимает, почему все хвалят этого неприятного мужчину, похожего на генерала в отставке, и заискивают перед ним, семилетним крохой, ряженным в дырявые штанишки и полосатую маечку. Он старается не упустить ни одной мелочи, а потому пялится на всех подряд с таким рвением, словно на него накликали базедову болезнь, и всё равно теряется в толще взрослых загадок. Затем люди с фотоаппаратами отворачиваются и забывают про солдафона и его приемного сына. Они хватают стаканчики с кофе и бутерброды, чавкают и трещат за перекусом — он помнит, как у дядьки с камерой вылетела пережеванная колбаса и упала на свитер второму мужчине, с пышными усами. Девочка рядом, явно науськанная, говорит:

— Ничего святого.

Она уводит вытаращенного мальчишку в темное помещение, за пыльным гобеленом и спешит объясниться:

— Теперь я твоя сестра. Меня зовут Маргарита. Марго.