Лагерь

— Форменное свинство — это когда родители бросают детей на произвол судьбы, прикрывая свой пофигизм всякими там кружками, секциями и репетиторами. Вырастешь — поблагодаришь, все будущие чемпионы тоже соплями мазали, вот я хотел быть пловцом, а не стал — ну так ты будешь. А мне это сто лет не надо. И Олесе не сдался экономический. Мы хотели другой жизни, а получилась эта.

Пока Леша распекал родителей и пробирался в чащу, пейзаж постепенно окрашивался спелыми, сочными красками разномастной листвы. Листва дружелюбно махала с желтеющих кленов, сочных алых рябин и березок, пойманных врасплох за переодеванием в барские золотые одежи.

— Какая красота, — невольно залюбовалась Настя. Леша пожал плечами и поторопил:

— Не отставай, после охоты позеваешь.

«Добыча» ушла далеко вперед. Друзья пробежались по пестрому леску и угодили прямиком на поле со свалявшейся травой. На поле раскинулась свежая лужа величиною с маленькое болото. В ней отражались кудлатые облака в матовом, грязном лоске. Лужа обрывалась у ворот, утлых и неказистых. Ворот с вековой историей. Поразительно, как много узнали бы люди, имей они возможность узнавать о событиях от вещей. Например, эти ворота. Есть в них дух романтики и мистики. Дух прозы и поэзии. Дух истории.

Но Лешу мало волновало прошлое и очень заботило настоящее.

— В деревне одна дорога, — многозначительно сказал он.

— Как мы узнаем…

— Хороший вопрос, — опередил Леша и миновал ворота. — Посмотри вокруг. В одной из развалюх наша красавица.

— Мы убьем целый день, чтобы обойти все дома! И я хочу кушать, — извиняясь, добавила Настя.

Не только у нее сосало под ложечкой. В животе спутника урчали голодные киты. Да и насущные потребности организма напоминали о себе. Леша подумал, попинал кроссовком увядающую осоку и решил:

— Исследуем эти дома и воооон тот, богатый.

Хоть дорожка была не ахти, идти по ней было значительно легче, чем летом. Штаны защищали от порезов и зудящих царапинок. Да и торчащие лезвия травы сгорбились, ссохлись и скрючились. Рановато для середины сентября. Или нет? Отвратительные познания в ботанике…

— Здесь ходили незадолго до нас, — сказал Леша, топчась по примятой траве и сгибаясь над следами. — Смотри, какие выемки.

— Слишком большие для дамской ножки, — сказала Настя, тоже склоняясь над углублениями.

Постепенно выцветшие стебли привели к внушительному, крепкому дому из буроватых бревен. Покатая крыша выглядела изломанной: кое-где острыми углами вверх торчали потертые коричневые доски. В выбитых окнах мрела черная бездна.

Величавая конструкция сильно выделялась на фоне убогого старья. К пустому дверному проему, темным квадратом зияющему на фоне передней стены, вело шаткое крылечко. Деревянные ступеньки давным-давно провалились, оставив на память трухлявые балки, беспорядочно валяющиеся у крыльца.

— Никого, — сказал Леша, заглянув за угол сруба. — Как сквозь землю провалилась! Не могла же она испариться!

— А вдруг?

— Телепортация? Хорошая фантазия! Тебе бы сказки про монстров кропать.

— Леша, нельзя игнорировать факты. Рука в зеркале, воскресшая деревня — разве этого недостаточно? Разве недостаточно того, что мы оба видели непонятно откуда взявшуюся девушку, мало похожую на нормального человека. Разве недостаточно, что мы оба стояли на могиле с именем этой девушки?

— Наша песня хороша, заводи сначала, — простонал Леша. — Угомонись. Малины не существует. Я не спорю, в 19 веке в деревне, вероятно, жила некая Малина, пасла коров и кормила кур, затем — бах-бабах — умерла на рассвете лет, такое часто случалось в деревнях. Тиф, холера, желтуха, антисанитария, вши, народная медицина. В деревнях пачками дохли. Вот ворюга и прикарманила себе мой телефон и имечко усопшей — дурацкое — спасу нет, и смеется над такими раззявами, как ты.

— В чем смысл? — проникновенно спросила Настя. Лешин запал улетучился. Парень усердно поскреб черепушку и, увернувшись от испытующего взгляда Насти, полез в оконный проем. И поскольку архитектура этого дома отличалась узкими, смежающимися окнами, прорубленными высоко, то когда Леша махнул в жилые покои, Настя смогла видеть разве что шевелюру друга. Настя вытянулась на носочках и крикнула Леше:

— Что видишь?

— Пыль, — из туннеля бревен проорал Леша. — Клубы пыли! Килограммы, тонны пыли. Кхе-кхе, тьфу, дрянь такая!

От волнения Настя покрылась испариной. Не рассчитывая на подмогу друга, она стопой нащупала выступ между фундаментом и срубом, и с прытью черепахи продвинулась на верхнюю ступень. Поперечина надтреснуто заныла. Леша свесился из окна.

— А ну брысь!

Но Настя непокорно прощупывала выемки между бревнами. Сжалившись, Леша протянул руку. Настя схватилась за спасательный трос, рывок — и ребята кубарем покатились на плесневелые доски.

Дом вполовину пустовал.

Ребята обшарили полуголую комнату с рядом комодов и буфетов вдоль стены, рухнувшим деревянным сооружением в центре замшелого интерьера и выгоревшим сундуком с затейливой ручной росписью.

— Что мы ищем? — спросила Настя, дыша в воротник куртки. Пыль щекотала горло и ноздри. Леша побренчал ключами в кармане.