Лагерь

— Ну, наконец-то. Марина чуть с ума не сошла.

— Извините, Анатолий Григорьевич, — пропыхтела Наталья Петровна, валясь в кресло у голубоватой, гладко отштукатуренной стены справа от входа. — Перебивался по незанятым спальням. Я пойду с вашего позволения, поищу вторую беглянку и постараюсь дозвониться ее матери. Чтоб ее, — непроизвольно вырвалось у Натальи Петровны.

— Попутного ветерку, Настя в Москве, — с отчаянным весельем выкрикнул Леша вдогонку твидовому пиджаку и повернулся к отцу, насупленному до краснеющих белков. — Хау а ю, фазэр?

— Вэри бэд, — тон в тон ответил отец, подошел к сыну и заключил его в тесные, тоскливые объятия. Отцовская рука провела по, впрочем, как всегда, взъерошенной макушке и похлопала по нескладной, подростковой спине. Нутро защемило смущением, и где-то внутри трепыхнулись бабочки, давно погребенные Лешей в его личной сорной яме из-за их перебитых крылышек. Он похлопал по отцовскому джемперу в ответ, стиснул родную плоть, что есть мочи и сжал веки до пьяной пляски пылающих пятен.

— Папа, ты заберешь меня домой? — спросил он и в глазах предательски защипало. Отец отпрянул и сказал измученно:

— Да.

— Зачем? Мама посадит под домашний арест, начнет попрекать Машей, и я опять сбегу туда, где меня хотя бы пытаются выслушать.

— Мама изменилась, — со вздохом подтвердил отец. — Надо войти в ее положение.

— Мама не может войти в мое положение, — пожал плечами Леша и отступил к креслу, где недавно изливалась желчью Наталья Петровна. — Олеся погибла, ты знаешь? — спросил он, ища усталые синие глаза, а найдя, опустился на диван. — Да, Прямой эфир и Пусть говорят, и все такое…

— Я ездил к ней, — сказал отец негромко.

— Где она?

— На Кольцовском кладбище.

— Там, где Маша… — пробормотал Леша.

— Там, где Маша, — подтвердил папа. — Мы обязательно к ней съездим. Хочешь, послезавтра?

— Хочу, — он помедлил и уверенно произнес: — Я люблю ее.

— Олесю?

— Олесю, и Машу. Я люблю их. Но я не люблю маму. Понимаю, это плохо и так нельзя отзываться о родителе, но что мне поделать, если я вынужден жить и скрывать это, потому что меня осудят и покрутят пальцем у виска? Я ненормальный, да?

— Нормальный, — сказал отец, присаживаясь на кожаную боковушку. — Но не стоит признаваться маме, пока ты не разберешься в своих чувствах. Давай поедем в отель, а?

— Ты что, приехал из Москвы?

— Да, по счастливой случайности меня позавчера отозвали в командировку, — отец встал и заходил по гостевой взад-вперед, рисуя в воздухе подробности московской жизни. — В пятницу я собирался домой, затарился в дорогу, Марине позвонил…А сегодня утром, часов в десять, — он начертил циферблат без стрелок, — позвонила какая-то девушка, представилась вожатой твоего отряда и сказала, что ты нашелся.

— Девушка? — переспросил Леша. — Яна Борисовна?

— Да, она так представилась.

— Увлекательная картина, — хмыкнул Леша. А у вазона с пальмой Яна Борисовна клянчила у Антона разрешения отчитаться перед семьей Артемьевых и, судя по финалу разговора, Антон дал непримиримый отпор, а она пошла вперекор и…Что простирается за гранями «и»? Яне Борисовне пригрозили увольнением, и она ослушалась спонсорского сыночка. Логика прослеживалась до фразы «мы точно не справимся без Артемьева?» и погибала под полчищем подозрений, которые Леша подстегивал нелюбовью к вожатой, ее мутными манипуляциями с записями камер и перестановкой указателей вразрез турнирным картам. Леша призадумался, что имела ввиду вожатая и сильно удивился, когда увидел Яну Борисовну у входа.

— Извините, — пропела она, влетая в гостевую весенней пташкой. — Столько работы. Здравствуй, Леша.

— Здрасте.

— Как дела у Келлера?

— Превосходно, — мерзко промурлыкала Яна и улыбнулась наигнуснешей улыбкой из всех, что встречались Леше. Он на лету схватил, откуда Антон нахватался льстивых примочек.

— А я думал, Антон чем-то недоволен…

— Зря, — оскалилась Яна. — Все чудесно.

— Ну да, вам виднее…

Яна Борисовна проглотила ядовитый выпад и потрясла бумажной кипой.

— Собрала все подписи. Лидия Львовна издала приказ об отчислении, Наталья Петровна расписалась, я тоже. Так что… — она свысока окатила Лешу неприлично счастливым взглядом, забыв о том, что отчисление учащегося из порученного ей отряда накладывало определенный отпечаток на ее профессиональные способности. — Так что прошу подписать вас, и можно забирать.

Отец поставил два скромных росчерка внизу приказа и на обороте, вручил документы вожатой и кивнул, не зная, что обычно говорят в подобных ситуациях.

— Спасибо вам за все, — сказал он, следуя канонам вежливости. Яна опять расплылась в улыбке.

— Не стоит благодарности, Анатолий Григорьевич. Извините, что обуздание прыткого темперамента не по нашим зубам.

Леша расщедрился на ответные прелести и ощерился гиеной. Метать бисер он не собирался, но отпускать вожатую без внятных толкований тоже. Поэтому он обернулся и, застав Яну за перекладыванием бумаг, спросил:

— Я имею право на вопрос перед карательными санкциями?

Она отвлеклась и налегке вывела:

— Конечно!

— Как Вы относитесь к гнилым ягодам?

— Прости, что?