Каждый может вспомнить такую историю. Если не припомнит о себе ни одной такой истории – беда. Неосознанное управляет его жизнью и от осознанности он бежит "как черт от ладана". В первую очередь почему-то достигается вторичная выгода, а не та, про которую мы только и думаем, и которая может принести реальную пользу.
Какая-то самовыворачивающаяся воронка из мотивов определяет нашу жизнь. Наблюдение за этой «воронкой» забавляет тех, кто пребывает в осознанности, а те, кто застрял в неосознанности, вечно находятся в отчаянии. Об этих людях в народе говорят: «Вырос, но не повзрослел». Потому что маленький ребенок имеет исключительно неосознанные мотивы. По мере взросления с помощью своего скудного жизненного опыта он создает представление о правильном и неправильном, годам к шести появляется способность замечать свои чувства и тогда же постепенно начинают замещаться неосознанные желания на осознанные. Условия, в которых растет ребенок, определяют, в какой степени он сможет контролировать свои неосознанные мотивы во взрослой жизни.
Даже идеальные условия имеют причины для появления неосознанного, поэтому у всех взрослых неосознанное присутствует, и самостоятельно такие мотивы не исчезают.
Об этом притча из «Нового завета» про Анания и его жену Сапфиру. Это притча не про деньги, как обычно думают, а про способность говорить себе правду, деньги же в этой истории, как и в жизни, хороший инструмент для наглядности.
Так вот: «Некоторый муж, именем Анания, с женою своею Сапфирою, продав имение, положили [деньги] к ногам Апостолов. Но утаили из цены… некоторую часть… Петр сказал: «Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены? Что ты продал, не твое ли было? И приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? Для чего ты положил это в сердце твоем? Ты солгал не человекам, а Богу». Но Анания ни в какую не хотел признаваться – отказывался, что утаил. Заканчивается эта история сначала смертью Анания, затем и его жены Сапфиры, которая тоже не сказала правды.
Смысл такого гротескного конца в том, чтобы дать нам понять, что нет настоящей жизни без честности перед самим собой.
Первым из философов о неосознанном как о том, что мешает жить, заговорил в XIII веке Иоганн Экхарт (как известно, в те времена философия переселилась в монастыри). Этому явлению внутри нас он дал название «темные мотивы». Темные – это не страшные, опасные, а скрытые, потаенные, не освещенные разумом. «Я хочу сказать не сказанное доселе – внутренний и внешнии человек различны так, как небо и земля»* (Мейстер Экхарт, «Духовные проповеди»).
Средневековый мистик жил в высокой области мысли, но говорил о глубинном. Внутреннее познание он называл «искоркой души» – просветленные этой искоркой находят себя в себе и себя во всем. Экхарт убеждает слушателей, как любимых детей, в том, что наличие потаенных намерений не умаляет наш человеческий потенциал: «Господь говорит каждой любящей душе: Я был ради вас человеком, если вы не станете ради Меня богами, то будете ко мнe несправедливы».
Экхарт был последователем Христа – он не сказал от себя ничего, он лишь увидел то, что до него еще не разглядели.
Экхарт не обличает, а лишь призывает каждого наблюдать за «темными мотивами» в себе и стремиться избавляться от них для своего блага.
Заявление о том, что «темные мотивы» есть в каждом человеке, было настоящим вызовом. Утверждение это в Ватикане и сейчас остается спорным. Представьте, что было в то время! Так как Экхарт был человеком безупречно скромным, но влиятельным, как пророк, его не могли тихо спрятать в темнице. Поэтому Ватикан обвинил Мейстера Экхарта в ереси и потребовал от него отречения. В ночь перед отречением он тихо ушел в мир иной. После этого его последователи подверглись преследованию, как еретики и ведьмы, что странным образом совпало с расцветом Инквизиции.
Имя Мейстера Экхарта в христианском мире должно бы быть известным так же, как имена Моисея, Петра, Павла, Лютера, а его знают только некоторые из образованных людей. Но, не зная имени его, мы выросли из него. Писатели и поэты взятое из его учений облекали в художественные образы, отчего литература становилась средством самопознания.