Ксения

— Не след мне с тобой пировать,— сказал Михаил.— Возвращаться надо. Да с чем я вернусь?

— А с тем и вернешься. Скажешь, мол, разбои обоз пощипали. Неужто не знаешь, нынче какое время? Народ по лесам побежал, грабит да бьет господина. Знаешь, сколько кругом ярого люда? У меня три сотни, а я с полком могу выступить, могу города приступом брать и с войском царским тягаться.

— Зачем? — спросил Михаил.

— А потому как правды нет. Где правда? Люд кругом с голоду гибнет, а в житницах хлеб запрятан. Я два монастыря пограбил и трех помещиков, везде хлеб находил, раздавал голодным. Не знаю, есть ли правда в иноземных краях, а в нашей московской земле ее давно закопали. Чего я разбойником стал и хотел ли того? Всего-то нужно было с Оленкой своей миловаться. И того не дали. Схватили, мучать грозились, не смеешь, мол, чернь, с боярышней царской ровняться.

Принесли сколоченный наспех столик, расставили еду и питье. Терешка важно прохаживался поодаль.

— Видел разбоев моих? С виду лесные звери. Но подожди, приодену их, грамоте научу. Уйду в леса, город себе построю, будут там жить все равные, ни бояр, ни князей.

— Как же равные? Вот ты атаман, стало быть, уже голова и приказчик.

— Я для порядка.— Нечай махом выпил кружку романеи.— Ух, давно вин не пивал. Я для порядка. У меня рука справедливая, я не обижу. Пей, Туренев, не сразу хочу тебя отпускать. Человек ты ученый, то сразу видно, любо с тобой говорить. Ты на Москву едешь, и в ноги я тебе поклонюсь с просьбой.

Нечай встал и низко поклонился Туреневу.

— Дай весть Оленке моей. То дело божеское, меж человеками. Любовь была промеж нас. Уж и не знаю, как живет-то, томится. Может, и померла без меня. Ты ведь жениха для царевны везешь, стало быть, близко там будешь.

— Как же я дам эту весть? Порядки на дворе государевом строгие.

— Остался у меня в Москве сотоварищ, стрелец Протатуй Пронка. Он в дело мое вошел. Ему лишь сказать, а он уж доведет до Оленки. Сказать ей, что жив, мол, Нечай, не забыл свою ладу и придет еще на Москву.

Нечай приблизил к Михаилу разгоревшиеся голубые глаза и выдохнул с жаром:

— Добром не отдадут, силой возьму.

— Уж не приступом ли будешь брать Кремль?

— А что? — сказал Нечай.— Сейчас целое войско можно собрать, было б хотенье. Прийти на Москву да посадить истинного царя.

— Нынешний разве не истинный?

— Истинный царь то Дмитрий, сын Иоанна Грозного.

— Так он мертв.

Нечай усмехнулся:

— Сколько ты лет по иным-то странам таскался?

— Да пять уж будет.

— То-то. Уж и не знаешь, что на Руси деется. Дмитрий-царевич жив, об этом молва пошла. Спасся он чудодейственным образом, а вместо него подложили другого.

Терешку вон видишь? — И Нечай рассказал Михаилу Терешкину историю.

Михаил задумался.

— Душегубы,— сказал Нечай,— Говорю тебе, истинный царь не допустит того. Скидывать надо Бориску.

— И много сейчас на Руси возмущенья? — спросил Михаил.

— Сам разве не видишь? Я малый тихий. Уж если меня довели, что о других говорить? Нету нам никакого житья, выправлять надо дело.

— Не думал я, что так меня Русь встретит,— сказал Михаил.

— И почему у меня вера к тебе? — пробормотал Нечай.— Сам не знаю. Словно брата встретил, хоть ты и важная птица.

— Важности во мне нет,— сказал Михаил. — Рода своего не знаю, но чту человека любого и себя человеком считаю.

— А с виду ты крепок,— сказал Нечай,— рука, смотрю, твердая, глаз зоркий. Тебе бы боем все брать, а не ученьем, хоть ученых людей уважаю. Оставайся со мной, Туренев. Сирых людей соберем, в лесах построимся.

— Не могу,— ответил Михаил.— Немало дел меня ожидает. Знанья, которые добыл, нужно вложить в московскую землю. Иначе зачем посылали меня в ученье?

— Что ж, не держу.— Нечай встал.— На просьбу мою отзовешься? Донесешь ли весть до Оленки? Я за то тебе всю поклажу верну и людей, что остались.

— Зря торгуешься,— сказал Михаил.— В моем правиле исполнить просьбу, если в том польза для человека.

— Так вот тебе моя рука,— сказал Нечай.— Даст бог, еще свидимся.

Они крепко пожали друг другу руки.

*

Москва встретила царевнина жениха колокольным звоном.

С утра мели, прибирали город. Померших от голода за ночь хоронили спешно, а было их немало, и десятки телег с мертвецами, крытых рогожами, громыхали к скудельницам.

С утра же кричали по площадям бирючи, чтоб никому не работать, а надевать лучшее платье и всем, боярам, дворянам, купцам, приказным и простому люду, выходить в поле под стену на встречу брата датского короля.

Иноземцам с Кукуя также надевать самый богатый наряд и вместе со слугами конно явиться за Скородом, к Тверским воротам.

Не доезжая Москвы, Иоганна встретил ясельничий царский Михайла Татищев, ведя под уздцы серого аргамака. Конь тот словно из сказки, только огненную струю не пускал из ноздрей, однако зыркал глазом и крепко бил кованым копытом. Покрыт был сбруей из кованого серебра с драгоценными яхонтами на оплечье. Поводьями звенел золото-серебряными, цепными, седло нес обтянутое парчой. На этом коне надлежало Иоганну въехать в престольный город Москву.