Ксения

Михаил с болью смотрел на оставленную когда-то землю. И не узнавал. Все казалось ему запущенным и сиротским. Второе лето подряд не было урожая. Целые деревни пустовали. В отдаленье, боясь приближаться к длинному обозу, бродили какие-то люди. Они появлялись из мокрого леса, скорчившись, оборванные, и, пятясь, уползали назад. Однажды к дороге вышел голый почти ребенок, чумазый, костлявый, и пропел тоненьким голосом:

— Дяденьки, дайте хлебца христа ради!

Ему дали хлеба, но он хлеб не взял, а снова выкрикнул:

— Дяденьки, дайте хлебца Христа ради.

Потом еще долго бежал за лошадьми и кричал тоненько, не обращая внимания на брошенный хлеб. Ребенок был безумен.

Питье и еду поставляли датчанам обильно. Одних медов слали десятки. И простой, и сыченый, и пресный, и красный. Ягодный, смородинный, можжевеловый, вишневый, малиновый, черемховый. Вино в бочках. Романею, аликант, мальвазию, испанское, угорское. Доброе двойное вино. Рыбу возами. Лещей, стерлядей, судаков, карасей, белуг, лососей и семгу. К ним икру черную, армянскую и лососевую красную. Мясо баранье, говяжье, жареных молодых поросят. Также зайчатину, рябчиков набивных со сливами и огурцами, уток, гусей, кур, куропаточек, перепелов, жаворонков. Пироги всякие, сырные, яичные, медовые. Блины да пряники, разные коврижки и калачи. Овощи, ягоды, яблоки.

Невиданным был тот датский проезд по голодной России. Палили приветные пушки, с серебряными, золотыми, парчовыми, драгоценными дарами выходили встречать царские люди, растаскав перед тем в стороны мертвецов, чтоб не мешали. Мертвецы остекленевшими глазами смотрели в небо и уж ничего не просили.

То ли от пищи обильной, то ли от ветров моровых стали помирать и датские люди. Сначала одного, другого, потом и третьего закопали в землю. А уж к Москве нежданных мертвецов насчитывалось больше десятка.

— Если проехать из края в край по вашей земле,— сказал Иоганн,— я потеряю всю свою свиту.

Весь путь он был мрачен, неразговорчив, лишь иногда с укором спрашивал Михаила:

— Где возведем идеальный город? Не тут ли в болоте? Не на том ли пожарище? Кто будет в нем жить?..

После Валдая, где похоронили померанского дворянина, ударила жара. Теперь мучили мухи, слепни и духота в палатках. Пыль от передних повозок вставала до неба, и в этом удушливом желтом на просвет тумане двигались все остальные.

К ночи прискакал гонец из Старицы с известием, что некому охранять повозки с едой, высланные воеводой. Охранный отряд свалил неожиданный мор.

Михаил со стрельцами поехал встречать повозки. Странную застали картину. В багровом свете угасающего дня посреди векового леса стояли четыре двуколки, застыли понурившись лошади, не было вокруг ни одного человека.

Стрельцы озирались с опаской, и не зря. С гиканьем вынеслись с обеих сторон леса ватаги и тотчас посдергивали всадников с коней. Их было намного больше, стрельцы не слишком сопротивлялись.

Михаила, которого по одежде признали верховым чином, повели в лес. Тут на пне сидел русобородый человек в вишневом стрелецком кафтане и желтых яловых сапогах. Он посмотрел задумчиво на Михаила и спросил:

— Куда держишь путь, мал воевода?

— Ехал встречать повозки для принца датского Иоганна, что призван государем нашим в Москву.

— Вишь как, Нечай,— сказал кто-то со стороны.— Не врали, стало быть, те-то. Неверное дело мы натворили, посадят нас на кол.

— Меня уж сажали,— ответил Нечай,— того не страшусь. Как кличут тебя, мал воевода?

— Михаил Туренев.

— Русский ты или как?

— Я русский, но долго был по иным странам. Теперь возвращаюсь домой. У герцога толмачом.

— Я же Нечай Колыванов,— сказал русобородый.— Атаман разбойный. Еду я взял вашу, потому как есть нечего. Уж больно много доброй еды.

— А где охранные люди? — спросил Михаил.

— Повязаны иль побиты. Живых я тебе отдам, а уж еду оставлю, не обессудь.

— Не мне тебе указывать, Нечай Колыванов,— сказал Михаил,— на опасное дело идешь. То важные гости едут в Москву, не простит тебе царь.

— И верно,— согласился атаман.— А что они едут-то?

— Жених избран для дочери царской Ксении. Он и спешит в Москву.

— Ксении? — Атаман встрепенулся.— Замуж пойдет? — Он сделал знак своим людям, и те отошли за деревья.— Эх, кабы я знал! Ксения-то для меня, царевна, свет в окошке. Лада моя боярышня при ней живет. Служил и я там стрельцом кремлевским, а теперь, видишь, разбойником сделался.

— Что же так вышло? — спросил Михаил.

Нечай зорко оглядел Михаила.

— Мил ты мне с первого взгляда, Туренев,— сказал он.— Давно уж забыл я разговор душевный, с тобой же хочу говорить. Эй Терешка! — крикнул он.

Из кустов вышел нарядный улыбчивый малец с сабелькой и кинжальчиком на поясе. Шапку снял, поклонился.

— Вот он, мой заместник,— сказал Нечай,— Вместе из Москвы бежали, вместе от смерти ушли. Что, Терешка, будешь за мной атаманом?

Терешка снова поклонился степенно, кашлянул, ответил сиплым простуженным голосом:

— Это уж как пить дать, батюшка ватаман.

— Вот и дай-ко нам пить да есть,— сказал Нечай.— Еды у нас теперь много.

Терешка юркнул в кусты.