Ксения

За ирмосом пели другие части, и наконец она услышала главное:

Ксения — странница, гостья,
откуда приходишь, куда ты уйдешь.
Гостьей войдешь в дом убогих,
странницей от богатых уйдешь.
Ксения — странница, гостья,
странствие жизнь твоя,
гостья приходит в белом,
в черном гостья уйдет...

Боярышни переглядывались. Они не могли вторить. Хор вел демественный искусный распев, торжественный, величавый. Неведомый до того канон опять возродил в ней унявшуюся было с утра тревогу. Сердце взволнованно застучало, тело сделалось легким, и она совершила непринятое. Подошла к запану и отвела его рукой. Никто не осмелился ей перечить.

Увидев белую, ослепительную, с черным горящим взором царевну, хор с новой силой грянул:

Славу хвалю тебе, Ксения,
странствиям славу твоим...

Она поклонилась поющим и жаловала каждому по рублю да по блюду с именинного пира. И, уходя, сказала боярышням:

— Того человека, который составил канон, хотела б я знать да спросить о многом.

*

Он слышал ее слова. Он видел ее, он видел! Когда отлетел в сторону легкий занавес и она внезапно предстала передо всеми, в сердце его ударил ток, вмиг пересохло в горле и задрожали колени.

Она стояла всего в нескольких саженях, ближе, чем в тот колокольный сентябрьский день. И в свечном сиянье собора она казалась в сто крат прекрасней. Он сжал кулаки, впившись ногтями в ладонь, в его душе бушевало пламя. Казалось, он тотчас вырос на много голов и смотрел на всех сверху. Он доставал головой до купола, монашеская одежда его вспыхнула драгоценным шитьем, и судьба в виде лика богородицы склонила перед ним голову.

Все вышло так, как надеялся он. Даже удачней. Она сказала:

«Того человека, который составил канон...»

Слова тотчас впечатались в него и ворошились наподобие раскаленных углей. «Того человека...» Уста царевны. Нежные девичьи уста, каждое слово в которых подобно горнему хрусталю.

На радостях подпоил певчего дьяка Ступяту, с коим сошелся во время разучивания канона. Ступята, тонколицый, еще молодой, ангельским обладал голосом, знал множество храмовых песнопений и песен простых, деревенских, за что отличала его царевна и даже звала, чтоб слушать вместе с боярышнями. Ступята-дьяк был из немногих, кому удавалось иной раз видеть царевну. Чтоб далеко не бегать, поселили сладкоголосого дьяка прямо под царевниной половиной, где жил истопничий чин да сенные сторожа.

Пили сначала в келье у чернеца Мисаила. Порядки Чудова монастыря были строги, но умеючи все можно обвернуть ловким ходом. Мисаил отсутствовал до утра, архимандрит Пафнутий взял его в писчую работу. 06варный хмельной мед был давно запасен, Ступята же был особо желанен, потому что жил «под царевной» и знал о ней больше других.

Но прямо расспрашивать не решался. Все подливал меду Ступяте. Здоровьем тот хил и сделался быстро хмельной.

— Ты бы меня с ног не валил,— упрашивал Ступята,— мне еще в терема идти.— Однако же пил все больше и больше.

К вечеру осоловел совсем.

— Грех, грех, не дойду до места.

— Все государевы нынче гуляют,— успокаивал он его.— Ксении свет Борисовны именины. А мы с тобой тоже причастны.

Ступята соглашался.

— А до места я тебя доведу. Вон уж темно, пролезем. Я да мы с тобой каждую щелку знаем.

К ночи, когда гремел еще именинный пир и даже стража ходила, разогретая чарками, провел Ступяту к его жилищу и начал укладывать спать, прислушиваясь к задушевному девичьему пенью, лившемуся с царевниной половины.

*

Все складывалось, все вело к той встрече, которая, полыхнув огнем, большой костер запалила на долгие годы.

Уже утомилась весельем Потешная палата. Напрыгались, наплясались и полетали под сводами на качелях. Теперь пели тихие песни, свадебные да прощальные. На домрах подыгрывали слепые бахари, а в дудки малые боярские дети дудели.

Ах, как отдал меня батюшка
за молодца разудалого,
за молодца иноземного,
землицы моей погубителя...

Ксения обняла Оленку.

— Хочу про птиц перепелок слушать. Беги за Ступятой.

Оленка сбегала и тотчас вернулась.

— Ступята хмельной лежит да перепуганный, боится идти, голос, мол, вяжется.

Взыграл в Ксении матушкин строгий нрав.

— Ну так сама пойду, за ноги вытяну. Где это видано, чтоб царевне отказывать?

— Ты уж его не губи, Акся, он смирный.

— Потому и сама пойду, отругаю. А если кого послать, так назавтра до матушки доведут и прибьют Ступяту. Сиди здесь и не двигайся.

Ксения встала и вышла. Боярышни было взметнулись, по Оленка им сделала знак, мол, царевна вернется тотчас и продолжать надо пение.