Крыши наших домов

— Она очень славная, — сказала Татьяна, спрыгивая с телеги. Теперь она шла рядом с лесником. — Вы слышите?

— Слышу.

— Она что же, не хочет... за вас?

— Боится, — ответил лесник. — Ты бы легла, уснула, а?

— Нет, — сказала Татьяна. Ей было жаль этого большого и одинокого человека, которого она совсем, в сущности, не знала, но который вдруг оказался чем-то удивительно похожим на отца. И сейчас ей хотелось одного — чтобы этот незнакомый человек был счастлив. Она не знала, чем можно ему помочь — может, вернуться к Антонине Трофимовне, поговорить с ней, — а что она ответит? «Ты еще совсем девочка, ты ничего не знаешь и не понимаешь в жизни», — вот что может ответить она и будет права, если вдуматься.

— Чем я могу вам помочь? — спросила Татьяна.

— Эх, ты! — засмеялся лесник. — Я уж сам попробую себе помочь... А лейтенанту, я смотрю, повезло, сердечко-то у тебя за людей больное.

Они шли и молчали, думая каждый о своем, и никому больше не хотелось нарушать это молчание ночной дороги — только лошадь пофыркивала, да пару раз кинулась с лаем в кусты лесниковая собачонка — должно быть, учуяла то ли зверя, то ли птицу...

4. Книги, хариусы и шкаф

Надо было показать Гале заставу, и, когда Татьяна сказала об этом мужу, тот поморщился. Он не любил, когда на заставе появлялись посторонние. До сих пор в числе «посторонних» была и она, Татьяна.

Дернов не сердился, если она приходила вечерами в Ленинскую комнату смотреть фильмы. Или когда занималась с библиотечным советом. Или когда перед праздниками вместе с поваром и дежурным по кухне хлопотала у плиты: в праздничные дни здесь готовились сладкие пироги, и без Татьяны было просто не обойтись. Во всех остальных случаях Дернов был непреклонен: на заставе тебе делать нечего. Она поняла: муж прав, не надо спорить — и все вошло в свою колею, когда она это поняла. Но сейчас надо было показать Гале заставу. Она должна увидеть, где и как работает ее будущий муж. Пусть там по-военному строго и неуютно, разве что только столовая — сплошной модерн, с яркими столиками, табуретками, виноградом, цепляющимся за рейки, и разноцветными стенами. Несколько лет назад на заставе служил солдат, выдумщик и модерняга, вот он и выбил из Дернова разрешение разрисовать столовую. Дернов долго противился, а получилось здорово, и как-то заехавший сюда начальник штаба войск с удивлением заметил: «Скажи пожалуйста, — совсем молодежное кафе на Невском!» Правда, никто так и не понял, похвала это или упрек, — но все осталось на своих местах.

— Ладно, — сказал Дернов, — только тогда, когда все уйдут на занятия. Нечего солдатам на нее глазеть.

— Господи, — сказала Татьяна, — что они ее все равно не увидят? Ладно, хорошо, хранитель нравственности.

Галя охотно пошла с ней. Когда женщины вошли, дежурный сержант встал и зачем-то поправил нарукавную повязку. Татьяна кивнула ему.

— Гостью привела. Лейтенант Кин у себя?

— Так точно.

А Галя глядела на коммутатор, на погашенные сейчас световые табло, на которых только угадывались слова: «Боевая тревога» и «Пожар». С места дежурного для нее начинался совершенно незнакомый мир, к которому она скоро будет причастна. А Татьяна тащила ее дальше, в канцелярию, и когда они вошли, Кин смущенно поднялся из-за стола и задернул шторку на стене. Там, за шторкой, была схема участка, и он смутился от того, что должен был задернуть эту шторку перед Галиной. Конечно, она это заметила и чуть улыбнулась.

Татьяна тоже испытала какую-то неловкость — тем более, что они оторвали Кина от дел: перед ним лежала шифровальная книга, и надо было уводить Галю. Татьяна сказала, что они мигом пробегут по заставе, а потом пойдут на Уупсайокки. Так что не будем мешать.

Столовая Гале понравилась.

В Ленинской комнате она села за стол и обвела глазами книжные полки.

— У вас много книг, — сказала она.

— Я отдала все свои, — ответила Татьяна. — Дернову было некогда сделать полки, я разозлилась, а потом подумала, что на заставе книги нужней. У вас дома много книг?

— Много, — ответила Галя. — У меня дедушка был профессором университета. Филолог. Так что можете себе представить... Он ночевал в уголке, на маленьком диванчике, и любил повторять слова Пушкина: «Книги выживают меня».

Дед-профессор? Татьяне и интересно, как она живет. Ну, а родители, отец? Галя улыбнулась. Нет, родители не имеют к филологии никакого отношения. Ее отец геолог, до сих пор не может угомониться — как весна, уезжает «в поле» и возвращается поздней осенью, обязательно с бородищей, и три дня отмывается от копоти походных костров. Тоже доктор наук, а характер как у студента-первокурсника.

— Значит, вы в семье все разные? — спросила Татьяна. Она знала, что Галя учится в педагогическом.

— Все люди разные, — ответила Галя. — Для меня только ваши солдаты одинаковые. Мне кажется, я никогда не смогу различить их.

— Ну что вы! — усмехнулась Татьяна. — Это, наверно, только на первых порах. А вы что же — когда женитесь, на вечернее перейдете?