Крыши наших домов

— Заходите, заходите, — сказала она, еще издали протягивая руку. — Дернова. Заочно мы уже знакомы с вами, кажется?

— Да, — сказала Галя. — Сергей мне писал о вас.

Татьяна смотрела на гостью, как бы стараясь сразу, скорее вобрать в себя первое впечатление. Она верила первым впечатлениям, и, может быть, не зря: до сих пор ей не доводилось обманываться. А может быть, ей просто везло до сих пор...

Ей было двадцать два (это Татьяна знала) — все остальное почудилось незнакомым. Там, на фотографиях, она выглядела веселее, словно бы ярче. Быть может, потому, что там, на снимках, рядом с ней был город, и много солнца, и зелень, а сейчас она стояла на пороге чужой, незнакомой комнаты. Татьяне показалось, что на самом деле Галина куда менее интересна. Но тут же она подумала: «Человек все-таки с дороги, и чужой дом, который не скоро еще станет своим, и столько впечатлений (что ни говори, а здесь граница, самый что ни на есть край земли!), и страшновато ей, конечно, малость, а ты хочешь, чтобы впорхнула этакая фея?»

Галина быстро посмотрела на Дернову; тут же, словно бы одним взглядом, она оглядела первую комнату и накрытый стол, и свои портреты на стенах — и только после этого улыбнулась.

— Ох, — сказала она, — если бы вы знали, как я боялась! Ехала и боялась: куда же он меня тащит?

И сразу все встало на свои места.

Это «ох», такое облегченное, такое простое, почти детское, снова вернуло Татьяне тот, придуманный ею образ. Кин уже суетился, помогал девушке снять пальто, вытащил откуда-то домашние туфли — должно быть, купил впрок, когда ездил в поселок, — и как ни старался быть серьезным и деловитым, радость так и лезла из него. Татьяна заметила на его щеке след плохо стертой губной помады. Должно быть, не заметили там, на вокзале — поезд-то пришел уже в сумерках, да и не до того было...

— Мыть руки и за стол, — по-прежнему деловито распорядился Кин. — Твое полотенце полосатое. Умывальник там. Я сейчас хорошего кабанчика готов съесть.

— Любовь никогда не мешала твоему аппетиту, — заметила Галина. И эта легкая насмешливость была тоже приятной: в ней как бы скрывались свои, дорогие им обоим воспоминания, в которые пока Татьяне не было доступа. Но это «пока» оказалось коротким. Тут же Галина спросила:

— Он никогда не рассказывал вам, как в девятом классе жарил картошку?

— Будет тебе, Галчонок, — проворчал Кин. И снова Татьяна обрадованно подумала: до чего же не умеет притворяться! Ведь самому до смерти хочется, чтобы Галина рассказала, как он в девятом классе жарил картошку!

— Нет уж, расскажу. Пришел со свидания ночью, на столе записка от мамы: «Картошка вычищена, подсолнечное масло в тумбочке». Ну, поставил сковороду, вывалил картошку, вынул бутылку и полил... А в бутылке был мамин шампунь. Вся квартира от запаха ночь не спала.

— Вы думаете, мой лучше? — засмеялась Татьяна. — Я привезла из Ленинграда селедочное масло, положила в кладовку, прихожу, а он этим маслом стекла подмазывает и ворчит: что это за паршивую замазку ты купила?

Галина засмеялась. Этот обмен словно бы имел для них иной смысл, чем просто две смешные истории. Вот, — казалось, хотели они сказать друг другу, — все-таки куда они, мужики, годятся? Разве что только картошку жарить на шампуне да селедочным маслом стекла промазывать.

— Ну, — снова проворчал Кин. — Я так и знал. Не успели познакомиться, а теперь уже на всю дорогу женская солидарность.

Галя, все еще посмеиваясь, ушла мыть руки, — и вдруг Кин нетерпеливо, даже требовательно и в то же время как-то тревожно поглядел на Татьяну. Она подняла большой палец, и Кин сразу же улыбнулся от уха до уха. «Мальчишка все-таки», — подумала Татьяна.

— Я пошла, — сказала она. — Пирог у вас на диване, закутанный.

— Никуда мы вас не отпустим, — крикнула Галя. — И мужа своего давайте сюда. Я бутылку хорошего вина привезла.

Татьяна повернулась к Кину.

— Спасибо, — сказала она. — Но я, пожалуй, все-таки пойду. Насчет вина у нас не очень-то... А мой Дернов сегодня всю ночь будет на заставе.

— Наверно, ему можно позвонить? — спросила Галя, входя и вытирая руки.

— Позвонить-то можно, Галчонок, — смущенно ответил Кин. — Но, понимаешь, он тут и за себя, и за меня... Короче, познакомлю вас завтра, а Татьяну Ивановну не отпустим, конечно.

Все-таки она ушла. Гале надо переодеться с дороги, наверно. Кин выскочил за ней на крыльцо, как ошпаренный.

— Я на секунду, на заставу, — пробормотал он и исчез в темноте.

«Мальчишка, — опять подумала Татьяна. — Славный, честный, хороший мальчишка. Галя выглядит куда старше его. Нет, тоже славная девушка...» Первое впечатление не подвело ее, и она радовалась этому. Придется вернуться минут через пятнадцать-двадцать. Может быть, Дернов тоже забежит на пару минут.

Дома она взяла два толстых пакета с фотографиями Володьки-маленького. Пусть посмотрит. На Володьку можно было любоваться часами, и она верила в это вовсе не потому, что была его матерью. Удивительное существо с большими темными глазами и упрямым отцовским подбородком.