Крыши наших домов

Разговаривать с солдатами было нельзя, и она шла, представляя, как неуютно и одиноко станет в доме, когда она уедет. Так было всегда. Когда она возвращалась из Ленинграда, ее встречала какая-то особая, наведенная неумело и наспех холостяцкая чистота, и хотя в доме топилась печь, от всего веяло не теплом, а запустением. К приезду жены Дернов мыл посуду, а она видела на тарелках матовую пленку жира — муж так и не смог научиться мыть посуду. Впрочем, когда Татьяна уезжала, он старался ничего не готовить сам и обедал на заставе.

— А рубль-то они, однако, убрали, — неожиданно сказал шедший сзади Коля Казаков, и Татьяна невольно вздрогнула — таким громким и ясным оказался в этой предзимней тишине человеческий голос. Да, она знала, что финны убрали с того камня серебряный рубль, который пролежал почти месяц. Все-таки нашлась среди них какая-то черная душа: хотели посмотреть, не позарится ли кто-нибудь из наших солдат на серебряный рубль. Монета исчезла вчера, когда финские приемщики уезжали домой, и никто не заметил, кто же ее забрал. Татьяна подумала: скорее всего тот белесый, с маленькими, не моргающими, а как бы мерцающими глазами — Микко Юмппанен. Она и сама не могла бы объяснить, почему подумала так. Возможно потому, что еще летом старый Антти Лехто, которого она спросила, откуда взялся новый приемщик, усмехнулся и ответил:

— Ты женщина и не знаешь, откуда берутся люди?

Антти отлично говорил по-русски и часто бросал свою работу, когда требовался переводчик.

Тогда, когда он сказал это, Татьяна обиделась: меньше всего можно было ждать пошлостей от Лехто. Но тут же Антти поморщился и объяснил:

— У нас его не любят. Когда была война, он служил зятькам, а женился на девке из «Лотты».

И, снова усмехнувшись, добавил, что через шесть месяцев эта девка принесла Микко не какого-нибудь недоноска, а вполне нормального пухленького арийца.

Татьяна не поняла, что значит «зятьки» и что такое «Лотта». Антти объяснил, что зятьками во время войны называли немцев, а «Лотта» — была такая женская организация, которую особенно любили зятьки. Все это Антти сказал на своем отличном русском. Только слова у него были чересчур твердыми, и он очень медленно произносил каждое слово, будто подбирая одно к другому.

Тогда, летом, Татьяна передала мужу этот разговор, а о положенном на камень рубле каждый день ему докладывали старшие нарядов. Дернов сам ходил поглядеть на этот юбилейный рубль. Теперь финны уехали, и рубль исчез. Татьяна знала, что она долго будет вспоминать эту, в общем-то пустяковую историю, потому что годы на границе что-то сделали с ее памятью: никогда прежде другие, куда более серьезные события не запоминались с такой четкостью, будто становясь отпечатком на фотографической бумаге, и внутри нее словно находился какой-то альбом с немыслимым количеством страниц-воспоминаний.

Быть может, так происходило потому, что ее жизнь последние годы была бедна событиями — и каждое, мало-мальски сто́ящее находило в памяти свою страницу.

— А верно говорят, что товарищ лейтенант скоро женится? — спросил Казаков. Они уже подходили к заставе, и теперь можно было разговаривать.

— Верно, — сказала Татьяна.

— Эх, на свадьбе погуляем!

— К нему сегодня невеста приезжает, — сказал, не оборачиваясь, идущий впереди Валерий Салуев.

От неожиданности Татьяна даже остановилась.

— Откуда ты знаешь?

— А вы на трубы поглядите.

Она поглядела на трубы офицерского домика. Над одной трубой дымок еле вился, зато из другой валил вовсю. Конечно, это лейтенант Кин натапливает свою половину дома. Стало быть, солдатский телеграф сработал с обычной точностью. Невесту Кина ждали к концу недели, но, очевидно, она смогла выехать раньше.

Татьяна еще не была знакома с ней, только видела на снимках, которыми Кин завесил стены двух комнат. Рамки были одинаковые — он сразу купил штук десять в леспромхозовском магазине, — а фотографии разные: Галя на улице, Галя с книгой, Галя на пляже, Галя — просто портрет, Галя выглядывает из окна машины... Красивая девушка, и понятно, почему Кин влюблен в нее по самую маковку.

Три недели назад он зашел к Дерновым и, стесняясь и краснея, попросил разрешение на вызов. Потом, все так же краснея, сказал, что нельзя ли ей будет ночевать у Дерновых. Или он будет ночевать здесь, если удобно... Татьяна почувствовала, что Дернов вот-вот ляпнет что-то не то, и успела опередить его. Конечно же, можно! Слава богу, три комнаты, хоть на велосипеде катайся. Дернов все-таки хмыкнул:

— Ну, наверно, она едет не для того, чтоб на велосипеде кататься.

Татьяна шлепнула его по затылку, и Дернов сказал своему заместителю:

— Видишь? А ты туда же — жениться!

— Так ведь все равно не отговорите, Владимир Алексеевич, — сказал Кин. Он так и сиял, будто светился от одного предчувствия того, как она приедет, как войдет в их будущую квартиру, что скажет, как улыбнется. Татьяна знала: он пишет ей каждый день, и временами ей становилось чуть грустно оттого, что в ее жизни ничего этого не было — ни каждодневных писем, ни томительного ожидания...