Крымский мост

Утром Миров вышел в зеленый, похожий на сад, широченный двор монастыря и понял, что «не попал» в ритм жизни. Хмурый привратник у ворот объяснил: в монастыре ложатся спать в восемь вечера, а уже в два ночи встают на утреннее богослужение.

– А сейчас служба уже закончилась и все разошлись по своим послушаниям…

Заранее наученный Дмитрием, как надо входить в новую жизнь, чтобы никого не напрягать и не напрягаться самому, Олег Павлович без лишних вопросов сказал:

– Хотелось бы потрудиться на благо обители.

– А пойдите во-он туда, где дверь открыта. Там сидит заведующий хозяйством. Он вас и определит.

Миров так и сделал.

– Потрудиться? – переспросил его басистый «завхоз». И голос его гулко прозвучал под сводами. – Это можно! Есть у нас несколько работ. На выбор. Сейчас идет заготовка крапивы. Есть дела в костнице[10]. Можно и на огород…

Миров мысленно нарисовал себе картинку – как он голыми руками собирает крапиву и решительно произнес:

– В костницу можно?

В общем-то он, конечно, не представлял себе, что это такое. Но это наверняка лучше, чем собирать крапиву!

– Можно! Конечно, можно! – ласково забасил в окладистую бороду заведующий хозяйством. – Вы идите к себе в келью. За вами придут.

Он лежал на жесткой кровати в своей гостевой келье. Стол. Стул. Коврик. Распятие. И прислушивался к отдаленному стройному пению. Думать ни о чем не хотелось. «Как будет, так будет! Что впереди, то впереди!»

Стук в дверь поднял его с лежанки. На пороге стоял маленький монашек:

– Это вас определили ко мне? – монашек оглядел статного молодца, который напросился ему в помощники. – Вы переоденьтесь как-то попроще, – сказал он, – работы много. Я подожду за дверью.

…Пока они шли по коридорам и лестницам к загадочной костнице, брат Илиодор бойко рассказывал о сути дела:

– Братия у нас тут в основном пожилая, хотя в последнее время в обитель потянулась и молодежь. Работы бывает много.

Тут-то и выяснилось, что хоронят монахов по-особому. Умер. Зашивают в рясу и так погребают на монастырском кладбище. Ставят крест – отметку. А через три года захоронение разрывают. К тому времени плоть истлевает, череп и кости извлекают из могилы, промывают, вытирают насухо и разбирают. Разобрав, черепа полируют. А остальное расфасовывают по ящикам: руки, ноги…

Вот сегодня на них был возложен урок – достать брата Мафусаила.

От такой перспективы Олегу стало не по себе, а сбор крапивы показался детской забавой. Но было уже поздно, как говорится, назвался груздем – полезай в кузов!

Они взяли лопаты, прихватили деревянный ящик и спустились к монастырскому кладбищу. Это был участок земли, не густо, но основательно усеянный крестами, – без всяких лишних слов, эпитафий, цветов и венков, которые украшают обычные кладбища. Только зеленая травка и деревянные кресты.

Илиодор прочитал молитву. А затем, по едва заметным и понятным только ему самому признакам, нашел нужное захоронение. Отмерил шагами расстояние и, показав Олегу точку в траве, легко сказал:

– Тут копай!

Миров взялся за лопату, поплевал на ладони и начал вгрызаться в сухую афонскую почву.

Наконец лопата тупо уперлась во что-то. Олегу стало дурновато.

Но инок, уловив его состояние, подбадривал всеми способами.

Еще с десяток минут интенсивного совместного труда, и маленький, худой, с растрепанной бородой напарник, заглянув в яму, сказал:

– Ну, брат Мафусаил, готов. Созрел за три года! – И пояснил недоумевающему Олегу: – У нас так считается. Если истлело тело быстро, значит хороший, святой жизни был человек.

– А если нет? – спросил Олег.

– Тогда закапываем обратно. Будем ждать.

И дал команду:

– Бери за тот край ящика! А я – за этот. Понесли в костницу! Там разберем, расфасуем брата!

Понесли. Положили на специальном столе. И инок Илиодор торжественно достал череп с крепкими, словно и не старческими зубами:

– Вот что осталось от человека! Все прах и тлен!

В костницу заглянул и вошел по какой-то надобности полный жизни краснощекий с пушистой, как мох, бородой плотный монах.

– Брат Мелхиседек? – спросил вошедший.

– Мафусаил! – ответил Илиодор, обмывая череп.

– Ох, помню, шутником он был! Любил потешаться надо мною. Проказничал, хотя и был уже в возрасте. Помню, как-то разбудил меня ранним утром. И говорит: «Вставай быстрей! Там за тобой пришли!» Я спросонья понять ничего не могу. Кто? Что? А он говорит: «Там, за дверью стоят. Иди!» Я встал, подошел. Дверь кельи открыл. А там… никого. Обиделся и говорю: «Зря ты так, брат. Нет там никого». А он так серьезно: «Проспал ты. Там бесы стояли…» А потом как прыснет в кулак. И побежал…

– Да, шутить любил он, – согласился брат Илиодор, любовно разглядывая череп и устанавливая его на стол.

Затем достал кисточку, обмакнул в краску и начал выводить прямо на лбу: «Схимонах Мафусаил. Скончался в 2010 году».

Закончив работу, полюбовался надписью и поставил новообретенный череп на полку, неброско украшенную цветочными узорами. В общий ряд с сотнями других черепов, стоящих в шкафах и на полках вдоль стен.

Мирову, который будто в прострации смотрел на это грустное и захватывающее зрелище, инок пояснил: