Крымский мост

– Зовут меня отец Анатолий. А в миру звали Анатолий Казаков. Служил я в спецназе КГБ. Дослужился до подполковника. А потом понял, что не тому Богу служу. И ушел в монастырь. Но и там бесы пытали меня. И теперь я испытываю себя здесь, на Святой горе Афон. А ты кто таков, человече? Вижу, что не из простых. Впрочем, если нет желания, можешь и не рассказывать. Садись к столу. Правда, у меня ничего, кроме оливкового масла и лука, нет. Ну, чем богаты, тем и рады!

Через несколько минут они уже, сидя друг напротив друга, макали луковицы в тарелку с разлитым на донышке оливковым маслом и хрустели ими, закусывая выложенным Мировым хлебом.

– Живу с огорода, который сам и посадил за кельей! – рассказывал о своих подвигах отец Анатолий. – Не сегодня завтра пойдет новая волна урожая… А пока вот так вот. Пощусь. Да, оно, может, и правильно делается. Борюсь с бесом. Был я монах. И было такое у нас дело. По поручению правящего архиерея участвовал я в одном розыске церковной реликвии вместе с мирскими. И полюбил одну женщину. Да так полюбил, что разум потерял. Себя потерял. И такой в моей душе наступил раздрай, что Спаси Господи! Как я ни молился, как ни постился, не мог ее забыть… И тогда решил я услышать волю Божией Матери. Пойти сюда. На Афон. И здесь, в пустыне, выслушать в посте, трудах и молитве Ее наставление. Узнать, есть ли в моей любви грех, или она послана Ею на радость мне. Жду знака уже который год. По знаку и определю свою дальнейшую стезю… А тебя что сюда привело? Откровенность за откровенность…

Миров коротко, стараясь не рассказывать лишнего, сообщил, как разочаровался в масонстве и решил поискать духовного отдохновения в этих краях. На откровенность его не тянуло, и говорил он, понимая, что если промолчит, то вряд ли «безымянного» человека хозяин оставит ночевать у себя в келье. А он устал и надеялся у старца передохнуть. Остался в итоге и ночевать. Под голову подложил рюкзак. А сверху на лежанку подстелил тоненькую поролоновую подстилку.

К утру сильно похолодало. И он, свернув калачиком свои метр девяносто два, тоскливо думал: «И чего я здесь делаю? И чем все это кончится?»

Он чувствовал себя заброшенным далеко-далеко. Какой-то песчинкой, никому не известной и никому не нужной. Что по сути дела так и было.

«Жил-жил, – думал он, прислушиваясь к шорохам ночи, – а счастья не нажил. А что такое счастье? Это раньше-то я думал, что счастье в том, чтобы чего-то достичь, получить, победить. А теперь? А теперь понимаю: оно должно быть где-то внутри. В себе. А я его не нахожу. Мутно внутри меня. Бродят какие-то несуразные мысли. Мотают, обжигают душу воспоминания. И никак не приходит то удивительное, памятное по молодым годам ощущение ясности бытия и того тока силы и радости во всем теле! Не дается оно мне. Не приходит. А когда нет этого самого божественного тока силы в становом хребте, и жизнь оказывается тоже «не в жилу».

Утром он встал совсем разбитым, вышел из кельи… А тут красота! Солнце высоко. Рядом с кельей течет звонкий ручеек. А вдали море – от горизонта до горизонта.

Остался Олег Павлович у бывшего спецназовца. Стали жить-поживать: помолятся, кто как умеет, и за работу, в огород. Потом поедят – и опять трудиться.

Наступает вечер. Всходит на темном, звездном небе луна. Цикады стрекочут. А они сидят на скамеечке у кельи и ведут разговор.

О прошлом не вспоминают. Что говорить! Оба – бывшие офицеры. Оба ищут себя. Потому разговор соответствующий. Можно сказать, духовный.

Отец Анатолий закоперщик, а Олег больше слушает да помалкивает или поддакивает.

– Все говорят о любви к Богу, – будто отвечает сам себе на какие-то непростые мысли отец Анатолий. – А ведь мы созданы по образу и подобию Его. Значит, надо любить нас. Людей. Ближних своих. Но ведь ближе тебя самого у тебя нет никого! Значит, надо начинать с себя. В первую очередь полюбить себя! Принять себя таким, каков ты есть! А у нас не получается. Вот отчего мы так мучаемся. Ну ты, например. Оттого, наверное, в первую очередь, что ты себя сам не принимаешь?

Миров слегка задумался:

– А что, я не люблю себя, что ли?

– Не похоже…

– Почему? Докажи! – Миров даже слегка взволновался.

– Если бы ты любил себя, разве позволил бы сам себя разрушать?

– Как разрушать?

– Ну, такими вот мыслями тягостными. Ведь чуть сам себя не порешил! И сейчас вроде нашел или ищешь новый путь в своей жизни. А сам полон сомнений. Не спишь ночами.

– Значит, если мучаешься, сомневаешься, то себя не любишь? Так по-твоему, Анатолий?

– И не только себя, но и ближних своих!

– Докажи!