Кровавые девы

– Простой Народ обходит монастырь стороной, потому что кто-то каждый квартал платит полиции воистину потрясающие суммы за то, чтоб туда не пускали кого попало, – возразила миловидная дама, супруга начальника петербургской полиции.

Не большим успехом увенчались и старания Лидии разузнать что-либо о мадам Эренберг. Ясно было одно: в обществе ее недолюбливают. («Понимаете, дорогая, она вечно ТАК занята… а уж как навязчиво распоряжается жизнью бедного доктора Тайса! Прежде он бывал всюду, всегда был ТАК мил, но теперь, под ее покровительством, постоянно работает – то в клинике, то в лаборатории…»)

«Очевидно, – подумала Лидия, – женщина, служащая настоящей Петронилле личиной, приехала в Петербург вместе с ней… а значит, выяснить, кто она такова, наводя справки здесь, в местном обществе, не удастся».

– Между ними любовная связь?

В Оксфорде и даже в Лондоне подобный вопрос был бы немыслим, но в Петербурге, за чаем – вполне в порядке вещей.

– О, на мой взгляд, да, – ответила супруга полицейского начальника, Татищева, слизывая с пальцев крем-фреш[64]. – По крайней мере, когда я столкнулась с нею у Кустовых, где этот милый Буренин читал кое-что из своих стихов… Понимаете, стихи Буренина написаны на СОВЕРШЕННО новом языке его собственного изобретения, освобождающем душу от ярма прежних смыслов, навязанных словам старым образом мышления… Так вот, она – то есть Ла Эренберг – поднялась и ушла, а на прощание заявила: все это-де напрасная трата времени. Зачем, говорит, искать новые смыслы, новые слова для Любви, когда старых вполне довольно даже для наших дней и нашей эпохи? Вот уж, что называется, пальцем в небо!..

– По-моему, так могла сказать женщина во власти любви, – заметила Сашенька.

– Или того, что нас учат считать любовью попы, родители и мужчины, – вставила некая юная графиня весьма передовых взглядов.

– Что немка может знать о любви? – пренебрежительно взмахнув унизанной драгоценными перстнями ручкой, воскликнула мадам Муремская. – Чего ожидать от подобных народов? Они же абсолютно не понимают Русской Души!

С этим она прижала ладони к сердцу, будто ее Русская Душа вот-вот выпрыгнет из груди и предстанет перед собравшимися за столом во всем своем великолепии.

Дискуссия о Русской Душе затянулась часа на два, не меньше, однако возобновлять разговор о Петронилле Эренберг Лидия не рискнула: как бы до той не дошло, что Лидия Эшер из Англии живо интересуется ею.

«Джейми, – думала Лидия, наскоро записывая в памятную книжку: “лабиринт, подземелья, полицейская охрана”. – Обо всем этом нужно сообщить Джейми…»

Вернувшись в izba к ужину, письма от Джейми она там не нашла – как и вчера, и третьего дня. Все это время она старательно убеждала себя, что все это пустяки, что виной всему лишь какие-то неполадки в германской почтовой системе, однако, памятуя о прославленном немецком «орднунге»[65], понимала: все это самообман, попытки сохранить хорошую мину при плохой игре. Конечно же, письма, ежедневно приходившие от него из Варшавы, из Праги, из Берлина и из прочих германских городов, не содержали ничего информативного: писал он от имени вымышленной тетушки Каролины и явно старался изо всех сил, припоминая самые нелепые из мыслимых банальностей – о погоде, о достоинствах и недостатках местных гостиниц и об ослином упрямстве немецких и польских лавочников, упорно не желающих осваивать английскую речь.

Главное заключалось в самом факте их получения. Приходящие письма означали, что он жив, здоров и достаточно бодр духом, чтоб сочинять для Лидии мелкотравчатые филиппики тетушки Каролины и, не скупясь на подчеркивания с многоточиями, выводить их на почтовой бумаге округлым почерком прилежной школьницы, столь непохожим на его собственный неровный, не слишком разборчивый почерк, что Лидия, читая их, не могла удержаться от смеха.

Джейми… Он разъезжает по Европе вдвоем с вампиром в поисках других вампиров, созданий, готовых убивать направо и налево, лишь бы сохранить тайну, окружающую их жизнь – жизнь после смерти.

Долгое время Лидия сидела в крохотном кабинете, глядя на рощу в сгущающихся за окном сумерках.

Да, но ведь с ним Исидро…

Однако Лидия поспешила выкинуть образ призрачно-бледного, элегантного во всех отношениях вампира из головы.

«Какая разница? У вампиров в обычае не оставлять в живых тех, кто им служит, – за то, что слуга узнал слишком много… или просто утратил для них интерес».

Возможно, Исидро и подружился с ними, и защищал до сих пор, но о вампирах, обитающих во всех этих городах с разноцветных почтовых марок, разнообразящих одностороннюю переписку с мужем, Лидия не знала ровным счетом ничего… кроме того, что они – вампиры.

«Господи милостивый, спаси и сохрани его от беды…»