А с тех пор как ему стало известно, что вампиры вовсе не сказка, европейские города изменились для него вновь. Стали местами не просто опасными – невообразимо опасными. Со временем Эшер обнаружил, что не может пройти мимо древней церкви, не задумавшись, кто может спать в ее склепах и пробудиться, как только город окутает тьма, не мог шагу ступить по истертым камням мостовой, не чувствуя, что мостовая – лишь хрупкая корка над бездной, кишащей демонами.
Демонами, готовыми вот-вот вырваться на волю, сказать свое слово в политике крови и стали.
«Как мог я оставить в таком месте Лидию?»
Впрочем, он понимал: если кто-то из лондонских вампиров решится навлечь на себя устрашающий гнев Исидро, в Оксфорде нисколько не безопаснее. От Лондона до Оксфорда путь недалек.
«Не стоит об этом, – подумал Эшер, прикрыв глаза и прислонившись лбом к темному оконному стеклу. – Тебе вновь предложили меч, и ты принял, схватил его по собственной воле. Сам согласился снова взяться за дело, и…»
Да, согласился и в глубине души понимал: поступить иначе он просто не мог.
«Где-то там германский ученый работает заодно с вампиром. И чтоб уничтожить опасность, которую этот ученый готов выпустить в мир, без помощи вампира не обойтись».
Однако ему пришлось довольно долгое время сидеть у окна, вслушиваясь в цокот копыт внизу, в темноте, прежде чем докрасна раскаленный узелок страха в груди ослаб, поостыл и он вновь смог занять мысли давними невзгодами Жана Вальжана[38].
Когда снаружи окончательно рассвело, Эшер вернулся в особняк и обнаружил на табурете у фортепиано два билета на ночной берлинский экспресс, отбывающий тем же вечером, в 11:52.
– Здесь ничего, – сообщил вампир, затворив за собой дверь купе первого класса, едва огни Варшавы исчезли позади, поглощенные тьмой и туманом. – Ни один из «птенцов» гнезда не покидал. Из Гданьска, города, хозяин коего породил хозяина Варшавы, варшавским вампирам тоже ни о чем подобном не сообщали. Вообще же, они болваны, – добавил Исидро тоном энтомолога, рассказывающего о каком-нибудь вполне обычном жуке. – Болваны высокомерные и нетерпимые.
«Кто бы говорил», – подумал Эшер, вспомнив о собственном наследии испанского вампира, особенно о реконкисте и инквизиции.
В Берлине Эшер, как и в прошлый раз, по пути к Петербургу, снова пал жертвой стойкого впечатления, будто все, с кем ни встречался он в самых разных германских городах под именем профессора Лейдена на протяжении первой половины девяностых, съехались в столицу Германской империи и только и делают, что ищут его… и это неотвязное чувство изрядно мешало держаться естественно. Из многолетнего опыта – и собственного, и опыта наблюдений со стороны – он знал, как тяжело порой вести себя «обыкновенно», в чем бы «обыкновенность» ни заключалась, как тонка грань, отделяющая обычный американский акцент от притворной протяжности, практически вопящей в самое ухо слушателя: «Не верь! Надувательство!»
Как трудно было сдерживать руку, ежеминутно тянущуюся к бритой макушке, проверить, не осталось ли где лишнего миллиметра щетины! А зеркала? Не первый десяток лет на Службе, а возле каждого зеркала, возле каждой витрины так и подмывает взглянуть, все ли в порядке с внешностью, хотя именно на подобные штришки в поведении тех, кого подозреваешь в игре на стороне Противника, и следует обращать внимание прежде всего! Запреты, запреты… Все то же самое чувствуешь, когда нельзя почесаться там, где зудит.
День Эшер провел взаперти, в роскошных апартаментах, аредованных Исидро, перед заходом солнца перебрался к себе, в отель. Адреса всех этих временных гнезд он неизменно записывал личным шифром. Как знать? Любая, самая крохотная крупица информации в нужный момент может спасти тебе жизнь. Взять хоть бесхитростные расспросы Лидии за чаем или в походах по магазинам, у кого с кем «особая дружба»! Именно вновь повторяющиеся адреса и названия улиц, фамилии или даже инициалы, не говоря уж о недвижимости, подозрительным образом переходящей из рук в руки или с давних пор не меняющей владельца вообще, позволяли Лидии отыскивать гнезда вампиров.
Уснув на пару часов, Эшер снова увидел во сне Лондон под градом бомб, только в дверной нише темного дома, у края кровавой лужи, на сей раз стоял не Исидро, а доктор Бенедикт Тайс.
С восходом солнца, около шести утра, он вернулся в особняк Исидро с двумя носильщиками и грузовым кебом для багажа, а оттуда отправился на Ангальтский вокзал. К двум часам пополудни они прибыли в Прагу.
– Княгиня Стана…
Князь Разумовский низко поклонился хозяйке, вышедшей им навстречу, в преддверие зимнего сада.
– Позвольте представить вам мадам Эшер из Англии, жену моего давнего друга. Мадам Эшер, ее высочество великая княгиня Стана Петрович-Негош, дочь короля Черногорского.
– Аншанте[39].