Кровавые девы

Знакомясь с прочими дамами из Круга Астрального Света, подходящими представиться одна за другой, Лидия, к немалому своему удивлению, обнаружила, что Разумовский – отчаянно флиртовавший с хозяйкой за осененным ветвями папоротников столиком чуть в стороне – был совершенно прав, сказав, что, остановившись в его гостевой izba без компаньонки, она нисколько не уронит собственной репутации в глазах петербургского общества. В Лондоне на нее посмотрели бы косо, а то и вовсе не пустили бы на порог. Здесь, под эгидой Разумовского и его столь же рослой, златоволосой сестры Натальи – расцеловавшей ее при встрече, словно родную сестрицу после долгой разлуки, – ее немедля сочли своей, выразили сочувствие («О дорогая, ведь путь до Парижа ужасно, УЖ-ЖАСНО далек, ВООБРАЗИТЬ не могу, КАК Ирина Муремская ездит туда что ни год шить туалеты…»), пригласили на дюжину суаре, ужинов и чаепитий («Вот только без танцев, боюсь, придется обойтись, дорогая: Великий пост, как-никак…») и представили отцу Григорию Распутину («Весьма, весьма неординарная личность, дорогая моя, воистину святой человек…»), хотя во взгляде, брошенном на Лидию отцом Григорием, расцеловавшим ее на крестьянский манер, в обе щеки, не обнаружилось ни намека на святость.

– Такой уж у него обычай, – захихикала толстушка Аннушка.

Однако отец Григорий вел себя в высшей степени пристойно, поскольку, если не брать в расчет этой выходки, большей частью сидел и слушал, о чем говорят вокруг (хотя говорили чаще всего по-французски), или обменивался ремарками на русском со стайкой своих поклонниц да поедал горстями икру. Но, стоило Тайсу вовлечь Лидию в рассуждения насчет точек соприкосновения психики с физиологией, великая княгиня Стана сказала:

– Наверное, об этом надо бы спросить отца Григория: ведь в его теле заключен дар целительства.

И крестьянин надолго задумался над вопросами Лидии.

Выдержав паузу, он покачал головой и ответил (а Аннушка Вырубова перевела):

– Не в том месте ответы ищешь, красавица. Не знаю я, как Господь посылает чудеса исцеления – через душу ли, через тело… да и не важно это.

– Но ведь, зная, как это происходит, вы могли бы стать еще сильнее, выучиться исцелять еще лучше? – возразила Лидия.

В безумных серых глазах отца Григория мелькнула тень добродушной улыбки.

– Ученье, ученье… а скажи-ка, красавица, дала ли тебе ученость то, чего ты желаешь сильнее всего на свете?

О чем речь, Лидия поняла сразу же, всем своим существом.

«Помогла ли тебе ученость родить дитя?»

На глазах ее навернулись слезы. Слезы по выкидышам, по вспыхнувшим и угасшим надеждам. Слезы стыда и мнительности, подозрений, будто она столь ущербна, что неспособна зачать, – подозрений, в которых Лидия не сознавалась даже любимому… но не сумела скрыть от этого вонючего незнакомца с икринками в бороде.

Между тем отец Григорий, словно вокруг не было ни души, коснулся шершавой ладонью ее щеки.

– Matyushka, – сказал он, – ты наукам привержена, я греховодничеству, а почему? Потому что такие уж мы с тобой есть, а против собственного естества идти не годится. Господь – он ведает, что Ему от тебя нужно… и дар Его ты в свое время получишь.

Сдвинув брови, он хотел сказать Лидии что-то еще, но именно в этот миг к нему, шурша пышным облаком расшитой жемчугами баклажанно-лиловой тафты, подбежала, многословно затараторила по-русски сестра великой княгини, и отец Григорий с распростертыми объятиями повернулся к ней.

– Если вы, миссис Эшер, в самом деле привержены науке не менее, чем Распутин греху, ваши запасы знаний воистину колоссальны, – сухо заметил доктор Тайс, и Лидия, вспомнив настойчивость поцелуев «святого», безудержно расхохоталась.

– Скажите, доктор, – спросила она, – каким образом вы оказались в Санкт-Петербурге? По-моему, его сиятельство говорил, вы из Мюнхена?

Взгляд Тайса слегка изменился: казалось, его живые светло-карие глаза подернулись туманной дымкой.

– Да, я родился в городе под названием Мюнхен, – медленно проговорил он в ответ. – В городе, коего более не существует. В стране под названием Бавария, исчезнувшей с лица земли, подобно… подобно любому из тех ведических царств, что, по словам этих дам, – доктор едва заметно кивнул в сторону стайки поклонниц Распутина, – некогда процветали, а ныне уже многие эоны покоятся на дне морском. Моя родина обвенчалась с Пруссией, словно юная девушка, отдавшаяся в руки скверного, жестокого мужа, и тому, кто… кто искренне любит ее, столь же больно на это смотреть. Видя, куда пруссаки ведут этот их Германский Рейх, и вспоминая родину, я содрогаюсь от… впрочем, прошу простить меня, – поспешно добавил он, сжав руку Лидии. – Я отнюдь не хотел…

Лидия покачала головой:

– Должно быть, вы сильно тоскуете по родине?

– Вернуться в страну детства хочется только глупцам… а может, наоборот, тоска по беззаботному детству делает человека глупцом. Здесь у меня работа, работа немалой важности…

Однако тут доктор вспомнил о чем-то, и его лицо вновь омрачилось печалью.

– Да, его сиятельство рассказывал о ваших добрых делах в клинике для бедняков…