Кровавые девы

– Человек, держащий на жалованье клерка из Аусвертигес Амт, – сухо ответил Исидро, – совершенно ни в чем не повинным оказаться не может. Однако, если Тайс с этим типом, Текселем, вдруг угодят под замок, в каземат Петропавловской крепости, мне лично совсем не хотелось бы задержаться в Петербурге до самого июня, выясняя, к кому наш чужак обратится далее. Тайс нам по крайней мере известен. А эта девушка, пропавшая последней…

– …Ничего не знала, никому ничего не рассказывала, дружбы ни с кем, кроме родных, если верить ее матушке, отродясь не водила.

Поднявшись с кресла, Эшер прошел к самовару и налил себе чаю. Затяжные прогулки под дождем, да еще сразу же после трех дней в поездах, утомили его настолько, что он чувствовал себя глубоким стариком. Заграница… как известно, отдыха здесь не бывает, а предстоящее путешествие обещало оказаться еще тяжелей.

– Видели бы вы их глаза, когда я пустился в расспросы! То и дело поглядывали на Зуданевского, а нет – переглядывались меж собой: «А если об этом сказать, я беды на нас не накличу? Что они хотят услышать? Стоит ли язык распускать? Как бы чего не вышло…» Вот в Лондоне, скажем, в том же Ист-Энде, если начнешь расспрашивать да вынюхивать, да еще на лбу крупными, будто с афиши мюзик-холла, буквами напишешь «филер», люди, конечно, примутся строить из себя дурачков, но чтоб так испугаться… всерьез испугаться за собственную жизнь…

– Да, неудобство изрядное, – с учтивой скукой в голосе согласился Исидро.

Испанский дворянин, он явно не интересовался правами бедняков и при жизни, а уж теперь, после смерти, – тем более.

«Ну, разумеется: беднякам ведь и надлежит жить в страхе перед вышестоящими! Чего доброго, он нынче же ночью отправится к матери Евгении Греб, дабы ею поужинать».

Вампир поднялся, собираясь уйти, и на прощание Эшер подал ему крохотный сверточек в розовой бумажной салфетке, вынутый из кармана. Приняв вещицу, Исидро даже не удосужился развернуть салфетку, словно нащупал сквозь тонкую бумагу и слегка деформированный золотой ободок, и треснувшую от жара жемчужину, а просто сунул сверточек в карман – точно так же, как письма леди Ирен.

– Я подумал, что вам захочется сохранить его.

Исидро закутался в плащ, хотя опасность замерзнуть не грозила такому, как он, даже самой студеной ночью.

– Весьма любезно с вашей стороны. Однако, питай я пристрастие к сувенирам на память о тех, с кем некогда был знаком, сей коллекции не вместил бы ни один дом на свете. Миссис Эшер прибывает в четверг?

– На адрес банка от нее получена телеграмма, отправленная из Парижа сегодня утром.

– Я полагаю…

Вампир осекся. Подобные заминки в разговоре были настолько ему несвойственны, что Эшер сразу же понял, о чем он собирался спросить.

– Мне неизвестно, – ровно ответил он на невысказанный вопрос, – сопровождает Лидию кто-либо или нет. Надеюсь, ей хватило благоразумия взять с собой Эллен. Надеюсь также по приезде заверить ее в том, что Эллен незачем вас опасаться.

– Коль скоро на следующий день после приезда миссис Эшер нам с вами предстоит отправиться в путь самим, – ответил Исидро, – полагаю, заверив ее в этом, вы ничем не рискуете.

– Насколько я понимаю, – продолжал Эшер, – за петербургских вампиров вы поручиться не можете.

– Поручиться, Джеймс, в этом мире нельзя ни за что и ни за кого. Ни за живых, ни за мертвых.

С этим он и исчез. Почувствовав холодный нажим разума вампира на собственный, Эшер воспротивился ему, насколько сумел, и потому разглядел, как ночной гость подошел к двери, отворил ее и выскользнул за порог. «А ведь удобно, – подумалось ему. – Хотя бы мимо dvornik’а незамеченным проходить…»

Задрапировав окна и двери гирляндами из чеснока с белым шиповником, он улегся в постель. Эти три дня выдались исключительно долгими, даже если не брать в расчет весенних арктических рассветов.

Разумеется, о том, чтобы мистер Джул Пламмер из Чикаго отправился встречать рыжеволосую супругу профессора-фольклориста из Нового Колледжа, прибывающую в Северную столицу, на вокзале, не могло быть и речи. Вместо этого в четверг, тридцатого марта по русскому календарю, мистер Пламмер поехал на Крестовский остров, во дворец князя Разумовского, отпер полученным от хозяина ключом калитку и двинулся березовой рощей в зеленом убранстве, в бисере первых весенних почек, проклюнувшихся на ветвях, к берегу реки. Там, у воды, стояла izba, где порой останавливались гости князя. Приставленные к домику слуги склонились перед достопочтенным господином. Слуг было четверо: повар, две горничные и парнишка из княжеских конюшен, присматривавший за садом. Подав Эшеру чаю, все они вернулись к работе, продолжили наводить чистоту, а вскоре после полудня снаружи донесся звон упряжи и хруст гравия под колесами экипажа. Не дожидаясь помощи лакея в княжеской ливрее, Лидия спрыгнула с невысокой подножки ландо прямо в объятия Эшера.