Кровавые девы

Зуданевский откинул крышку ящика. Внутри обнаружилось около кварты серого праха вперемешку с фрагментами покрупнее, в которых Эшер, приглядевшись, узнал зубы и обломки костей. Поверх всего этого, небрежно обернутая клеенкой, покоилась пара коричневых туфель-балеток на плоской подошве.

– С середины зимы 1908-го в районе трущоб к северу от реки, называемом Выборгской стороной, безвестно исчезли семнадцать юношей и девушек. Семнадцать.

Достав из кармана увеличительное стекло и пинцет, полицейский вручил их Эшеру и поправил наклон газового рожка так, чтобы свет его падал внутрь ящика.

– Выборгская сторона – одна из самых гнусных окраин Санкт-Петербурга, – задумчиво, не сводя с Эшера холодно-серых глаз, продолжал он. – Люди пропадают там что ни день. Замерзают, мрут с голоду, пьяными тонут в реке…

– Это же фабричные кварталы, верно я понимаю? – наморщив лоб, будто почти не слышал о тех местах, уточнил Эшер.

– Да, так и есть. Заводы, фабрики, доходные дома… халупы, каких постыдились бы даже в китайской деревне.

Странно, но здесь в ровном, спокойном голосе полицейского внезапно прорезалось изрядное негодование.

– А им все невдомек, отчего это все стачки, все беспорядки начинаются именно там, отчего это половина петербургских смутьянов и бедокуров – выходцы с Выборгской стороны? – проворчал он, но тут же поджал губы, словно ловя невзначай вырвавшиеся на волю неблагоразумные слова, пряча их там, где они не попадутся на глаза начальству, и по-прежнему ровно, деловито продолжил: – Однако пропавшие, как на подбор, совсем молоды. Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать… Часть мальчишек – забубенное хулиганье с военных заводов, часть – ребята порядочные, честные, из тех, что гнут спину во флотских канатных мастерских, а жалованье до копейки несут домой, к matyushka. Из девчонок кое-кто промышлял на панели, остальные целыми днями нянчились с младшими братьями-сестрами, а по вечерам брали на дом шитье, чтоб заработать пару копеек.

Надев перчатки, Эшер вынул из ящика туфли, повертел их в руках, поднес к свету рожка, пригляделся к подошвам.

– Новенькие, – пробормотал он, снял пенсне и, отогнув верх, насколько возможно, оглядел подкладку сквозь лупу. – Ступни в туфлях сгорели?

Подкладка балеток выцвела, пошла пятнами, кожа едва обуглилась.

«Вампир. Либо Голенищев солгал, либо… что?»

– Да. Но не целиком: все кости в сохранности.

Потянувшись пинцетом к одному из зубов, Эшер вовремя сообразил, что выпал из образа, невольно сделался самим собой, отложил инструмент, сунул в рот сигару и нахмурился, будто в растерянности:

– Бог ты мой…

– Имени сестры ваш господин Орлофф не называл?

– Не припомню, сэр.

Мрачно взирая на прах в ящике, Эшер почувствовал, как сердце его переполняет знакомый охотничий азарт – тот самый, что в первое время придавал Загранице такое очарование. Как будто складываешь из осколков стекла мозаику, которая может взорваться прямо в руках…

– А вы, мистер Зуданевский, что обо всем этом думаете? – спросил он, исподлобья взглянув на собеседника. – Фабричной девчонки в таких туфельках я лично себе как-то не представляю.

– Верно, фабричные обычно донашивают полученное по наследству от матерей либо старших сестер. Однако обувь вовсе не из дорогих. Такие туфли на фабриках шьются тысячами.

– Работая на обувной фабрике, девчонка могла и стащить их. Насколько я понимаю, в родстве с кем-то из жильцов того здания, где ее обнаружили, она не состояла?

– По нашим сведениям, нет. Та комната пустовала чисто случайно, поскольку старик, проживавший в ней, за несколько дней до этого умер от скарлатины и соседи еще опасались заразы. Обыкновенно там спят даже на полу в коридорах, снимая не комнаты, а углы.

Эшер молча закусил кончик уса. О многих доходных домах лондонского Ист-Энда вполне можно было сказать то же самое. Между тем Зуданевский продолжал наблюдать за ним, оценивая «друга» князя Разумовского со всех сторон и явно прикидывая, много ли пользы принесет оказанное ему одолжение.

– Значит, семнадцать?

Полицейский подвел Эшера к стене с картой, изображавшей излучину Невы и лабиринт улиц, испещренный прямоугольниками церквей, монастырей, фабрик, железнодорожных станций… а чуть ближе к заливу и островам – просторными участками, где в окружении березовых рощ, высоких стен, сторожек и привратницких сияли великолепием дворцы знати. Личные волшебные царства, бревенчатые «крестьянские» домики с подушками китайского шелка на простых деревянных кроватях…

«А им все невдомек», – как выразился Зуданевский.

– Черными булавками отмечены дома, где проживали пропавшие мальчишки, – пояснил полицейский. – Красными – дома девчонок. Рядом проставлены даты исчезновения.

Эшер умолк, изучая карандашные подписи. На такое ни один вампир в здравом уме не пошел бы даже во время масштабной войны между фракциями Неупокоенных.

– И почти все – с марта по май, – наконец сказал он. – Еще по нескольку в летние месяцы, а после первого сентября – ни единого случая. Ни в прошлом году, ни в позапрошлом.

– Что же, по-вашему, из этого следует?