Кровавые девы

«Дражайший мой Симон! Простите мне затянувшееся молчание… подробнейшая эпистола о балете и опере, о скандалах светских и политических, мало-помалу движущаяся к завершению, ждет своего часа вон там, в углу секретера…»

Будет ли он скучать по ним, по обстоятельным, подробнейшим эпистолам о балете и опере, о скандалах светских и политических?

Эшеру живо вспомнилось, как Исидро рассовывал толстые связки своих ответов на ее письма по карманам пиджака и пальто… Зачем? Чтоб сжечь? Или чтоб перечитать? Станет ли тот, кто утратил всякую способность к заботе, тот, для кого весь мир свелся к охотничьему азарту, заботиться о написанном некогда той, кто больше ему не напишет?

Эшер прикрыл глаза… и, вздрогнув, очнулся от стука вагонных колес на стыках и резкого голоса женщины, на скверном провинциальном французском воскликнувшей в коридоре:

– …И если его кучер опять пьян, клянусь, так и скажу ему: гони этого типа взашей!

Полученные от Исидро указания вели на окраину Москвы, к небольшому особнячку на Рогожской заставе, выстроенному в самом начале столетия поверх развалин здания наподобие монастыря и обнесенному высокой оградой. Крохотные ворота стерегли каменные львы величиной с овчарку, и Эшер, пожалуй, нисколько не удивился бы, если б за ними, в сумерках, косматой тенью мелькнул Dvorovoi – славянский дух, мифологический хозяин двора. Если Исидро потребуется переводчик, пожалуй, московские вампиры куда охотнее согласятся прийти в обособленное строение, чем в дом с террасой или на арендованную квартиру. Однако после того, как испанский вампир, дождавшись темноты, выбрался из запертого на замок гробоподобного чемодана о двух крышках, умылся, переоделся и скрылся в ночи, Эшер распаковал обшитые тонкой сеткой гирлянды сушеного чеснока и шиповника, прихваченные с собой в изобилии, и, памятуя о том, с кем имеет дело, оплел ими спальню, обращенную окнами к воротам, сверху донизу. Покончив с этим, он вложил в чехол на предплечье тонкий серебряный нож, проверил, легко ли он выскальзывает в ладонь, если встряхнуть кистью, и на том успокоился.

Приходящая прислуга оставила ему ужин – суп и pirozhki. Ужиная при свете лампы (трубопроводы Московской газовой компании так далеко не дотягивались, а электричества в доме не имелось тем более), в столовой, выходившей окнами в оголенный сад, Эшер гадал, набухли ли на ветвях ив в его саду первые почки и чем сейчас может быть занята Лидия. Невзирая на снег и лютый мороз, дни становились длиннее, а весна, как известно, наступает с такой быстротой – глазом моргнуть не успеешь.

С причудливыми, рваными ритмами Заграницы – пара часов сна тут, пара часов сна там, быстрое пробуждение, ешь где придется и что придется, однако голода в промежутках почти не чувствуешь – тело вновь свыклось без промедления. Отнеся в спальню небольшой самовар, Эшер при тусклом янтарном мерцании лампы приготовил чай, а после прикрутил огонек до отказа, полюбовался пламенем в самоварной топке, крохотной, ничего не освещающей звездочкой пронзавшим воцарившийся в комнате мрак, подсел к окну и устремил взгляд в ночь.

Шло время, однако в сон не клонило ничуть. И вот наконец около двух пополуночи за окном появились они. Без малого дюжина, вампиры широким, летящим шагом мчались к дому со стороны остановки трамвая, бледнолицые, словно призраки, в лунных лучах, пробивавшихся сквозь прорехи меж облаков.

Эшеру в голову не приходило, что их окажется так много. На ворота ни один даже не взглянул: все по-кошачьи взлетели на стену. Пара студентов наподобие злополучного Иппо и Марьи из Санкт-Петербурга, пара безукоризненно одетых джентльменов… Последними во двор спрыгнули несколько молодых с виду дам в темных платьях по моде прошлого года: пышные шелковые юбки вздулись пузырями, длинные волосы взметнулись кверху, словно облака, гонимые вдаль сильным ветром, глаза сверкнули огнем даже в скудном, изрядно ослабленном тучами свете звезд.

А вот Исидро, должно быть, вошел во двор сквозь ворота, хотя Эшер его появления не заметил…

«Интересно, хотя бы другим вампирам он в движении виден?»

Остановившийся на посыпанной щебнем дорожке, напротив плечистого незнакомца в простонародном грубошерстном сукне под стать персонажу Толстого, бородатого, медведеобразного, однако отнюдь не казавшегося неуклюжим, Исидро выглядел сущим пигмеем. Между ними, обращаясь поочередно то к одному, то к другому, стояла бледная, точно фигурка из слоновой кости, девушка в бесцветном атласном платье, с волосами, свободно, на школьный манер, распущенными по плечам. Очевидно, Исидро нашел переводчика, и Эшер ничуть о том не пожалел. Конечно, устойчивые речевые обороты и выговор хозяина Москвы были ему весьма и весьма интересны – языковед Эшер отдал бы почти что угодно, лишь бы послушать, как звучит русский семнадцатого века, однако сейчас научное любопытство вполне могло стоить ему жизни.