Под стук колес кеба, катившего Невским проспектом, Эшер подробно рассказал, где и при каких обстоятельствах встречался с герром Рисслером – а ныне, стало быть, мсье Текселем – прежде.
– И эти сведения мне тоже до времени следует придержать при себе, – добавил он, зябко поежившись от зверского ночного мороза и поплотнее закутавшись в меховую полсть кеба.
Похоже, местным жителям стужа нисколько не досаждала. Кареты обгоняли кеб одна за другой, словно в четыре часа пополудни, а не в четыре утра, а в окнах роскошных апартаментов над мраморными фасадами магазинов, за пеленою сырого тумана с Невы, мерцали огоньки ламп.
– В Департаменте имелась расхожая шутка насчет очевидности слежки, установленной Охранкой за кем-либо из нас: будто один малый завел обычай холодными ночами посылать к филерам лакея любовницы с горячим кофе. Согласно списку Лидии, в одном Петербурге германских специалистов по заболеваниям крови трудится около дюжины. Так что наш вампир, узнав, что один засвечен, в скором времени подыщет другого.
– Действительно, – пробормотал Исидро. – Пусть даже некоторые из этой дюжины перебрались в Петербург, поскольку, подобно Тайсу, буде он искренен в сих утверждениях, не согласны мириться с кайзером и его замыслами. По крайней мере, теперь нам известно, в какую сторону направить поиски далее… если этот Тайс действительно тот самый, кого видела Ирен.
Сложив на груди руки в серых перчатках, он погрузился в безмолвное созерцание туманных силуэтов на облучках, на запятках, за оконцами проезжающих мимо карет, нарядных, будто шкатулки для драгоценностей.
– Я проверю и остальных, – сообщил Эшер, вынув из кармана увесистую стопку визитных карточек, втиснутых ему в ладонь за минувший вечер. По крайней мере, половину из них украшали наскоро начертанные от руки приглашения на чай, на сеансы, на суаре. – Учитывая манеру, в которой эти люди говорят друг о друге, трудностей не предвидится. В пятницу я приглашен на званый обед, задаваемый Кругом Астрального Света…
Однако сердцем он чувствовал: все это лишь предосторожности. Клиника на Сампсониевском проспекте… идеальное прикрытие!
«Нет ли у него приспешников кроме Рисслера-Текселя?»
Из собравшихся в монструозном, алом с золотом зале германским агентом мог оказаться любой.
«По сути, Текселя я опознал чисто случайно. Не прислан ли сюда из АА еще кто-нибудь? Если там верят Тайсу, вполне возможно. Если в АА поверили, будто действительно могут заполучить в полное свое распоряжение агента-призрака, которого не остановит ни один часовой и не заметит ни один дозорный, отчего нет?»
«Есть тут у нас некий германский доктор, чьи изыскания показались мне поразительно схожими», – писала леди Ирен…
Казалось, Эшер произнес ее имя вслух: молчание Исидро сделалось несколько иным.
– Полагать, будто леди Итон, сохранив к сему способности, не почувствовала бы моего появления в Петербурге и не исхитрилась отыскать меня, по меньшей мере, абсурдно, – заговорил вампир, не отводя задумчивого взгляда от окна. – Тот полицейский, с которым вы разговаривали… кстати, акцент удался вам выше всяких похвал… сказал, что на месте происшествия обнаружили золу и дамскую туфельку.
– Да, но то было осенью, – немедля напомнил Эшер, – а письмо вашей подруги писано в феврале.
Исидро, повернувшись к нему, едва заметно, однако вполне по-человечески приподнял брови, очевидно удивленный и, как ни странно, тронутый попыткой его ободрить.
– В таком случае, – помолчав, продолжал он, – чья же она? Голенищев о подобных утратах в своем гнезде не упомянул ни словом.
– Как бы там ни было, нашему прогерманскому Неупокоенному она тоже принадлежать не могла. Возможно, Голенищев солгал? А может, погибшая принадлежала к «птенцам» того самого князя Даргомыжского?
– Будь оно так, полагаю, Голенищев непременно ткнул бы сим фактом в нос троице взбунтовавшихся накануне ночью, на фоне всего этого кровавого скандала. Вдобавок пусть мы, охотящиеся в ночи, и не доверяем собратьям, но чтобы вампир погубил либо способствовал гибели другого вампира – дело практически неслыханное.
– А написала бы вам леди Итон о том, что кого-то из петербургских вампиров постигло несчастье? Или, скажем, о бунте в санкт-петербургском гнезде?
Будь на месте испанца кто-либо другой, этот легкий наклон головы вполне мог бы оказаться высоко поднятыми бровями, изящной глумливой усмешкой, а в случае престарелого ректора Нового Колледжа – вскинутыми кверху ладонями и изумленным возгласом: «ЭШЕР! Ну, батенька…»
– Другими петербургскими вампирами она почти не интересовалась, – пояснил Исидро, бросив взгляд за окно, на ледяное крошево меж берегов Мойки, заискрившееся алмазами в отсветах фонарей над мостом. – В письмах ко мне она даже ни разу не упоминала кого-либо из «птенцов» Голенищева по именам. А в письме, полученном мною во время убийства деда нынешнего царя, ни слова не написала о сем событии и разве что вскользь коснулась беспорядков, разыгравшихся здесь шесть лет назад, поскольку они затруднили охоту.