Кровавые девы

Приземлившись на шлаковую насыпь, кувыркнувшись через левое плечо, Эшер кубарем скатился вниз, вскочил («Прекрасно, ноги целы…») и побежал к ближайшему укрытию, к сарайчику для инструментов возле боковой ветки. Здесь он перевел дух, пробежался вдоль насыпи за «вьюком», как выражались американские хобо, с парой белья, почти такого же грязного, как то, что на теле, и бритвенным прибором, раздобытым для него Тодесфалем в Кельне, а после немедля, самым окольным из имеющихся путей, направился к лавке букиниста на Доротештрассе. Конечно, Шарлоттенштрассе находилась совершенно в другой стороне, однако Эшер понимал, что, не обнаружив его в поезде, полицейские немедля догадаются, в чем дело, и начнут розыски, и сходство с имеющимся у них описанием ему совсем ни к чему. Слава богу, Auf Golden Tintenfaß[69] оказалась на прежнем месте (насколько Эшеру было известно, книжная лавка существовала здесь еще во времена Фридриха Великого), а заправлял ею все тот же старина Биккерн, заметно поседевший и ссутулившийся с тех пор, как Эшер в последний раз виделся с ним, однако надежный, будто врата Рая.

Подняв голову, маленький букинист смерил взглядом Эшера, прихрамывая, вошедшего в лавку. Пожалуй, еще менее впечатляющих путешественников свет не видывал с того самого дня, когда Одиссей очнулся на берегах Схерии, однако Биккерн учтиво, как ни в чем не бывало спросил по-немецки с жутким саксонским акцентом:

– Чем могу вам помочь, сэр?

Такая уж в Департаменте служба: любой бродяга, принесенный к порогу бурей, вполне может оказаться царем Итаки в затруднительном положении.

– Мне нужен экземпляр «Гипнэротомахии Полифила»[70], и, боюсь, срочно, – по-английски ответил Эшер.

Биккерн в изумлении вытаращил глаза, однако, поскольку кроме них в лавке не было ни души, тоже перешел на английский:

– Если не ошибаюсь, один у меня найдется. Пройдемте со мной.

– Спасибо, – поблагодарил его Эшер.

Благодарность более искреннюю он вкладывал в эти слова нечасто.

– Пресвятая Богородица, Эшер… Глазам не верю!

Букинист придвинул кресло к столу небольшой гостиной, отделенной от лавки еще одной, внутренней комнатой.

– Слышал я от Макэлистера, что вы снова в игре…

– Вовсе нет, – подмигнув ему, возразил Эшер.

– А, да-да, – кивнул Биккерн. – Припоминаю, припоминаю, Мак так мне и сообщил.

– Вот и прекрасно. Кстати заметить, хвоста за мной нет – а если есть, филеры берлинского полицейского управления многому научились с тех пор, как я в последний раз был здесь… а в ваши кресла я не сяду, пока не приму ванну, если у вас найдется все для этого необходимое.

– Господи, разумеется! Прошу вас, – ответил букинист, указав на старинную печь и водяной насос во дворике, за оконным стеклом без единого пятнышка. – Ванна под лестницей…

– Помню, помню.

Пользоваться гостеприимством «Золотой Чернильницы» Эшеру доводилось и прежде.

– Где ж это вы ночевали? – вздохнул Биккерн, распахнув дверцу печи и подбросив в топку полсовка угля, пока Эшер выволакивал из чулана под лестницей лохань для мытья. – Вид у вас… будто бродяга из очереди за бесплатным супом.

– Бесплатный суп, – ответил Эшер, – для меня сейчас такая роскошь, что я за него кому угодно глотку перегрызу… Найдется у вас приличный костюм и накладная борода попышнее? В этом виде меня разыскивают. Еще мне нужны деньги, а к ночи я должен покинуть Берлин, но прежде всего… в одно место бы, знаете ли, заглянуть.

Глава двадцать четвертая

Как правило, маскировкой в Департаменте не увлекались. Основу его штата составляли «старожилы» наподобие Макэлистера с Биккерном, намертво вросшие в окрестный пейзаж. Их маскировка заключалась лишь в том, что они становились точно такими германцами, какими стали бы, родившись и выросши в Германии, а не в Британской империи. Если обстоятельства требовали изменения внешности, обычно нужный эффект достигался простейшими способами – иной походкой, иной манерой речи, иной манерой держаться: «Да, понимаю, я несколько похож на человека, которого вы ищете, но, сами видите, я вовсе не он…»

Однако в экстренном случае смена одежды и акцента тоже могла принести немалую пользу, и Биккерну, среди прочего, вменялось в обязанность обеспечивать тех, кому необходимо по-быстрому скрыться, всем необходимым – вплоть до краски для волос, коллекции всевозможных очков, гримировального лака и, как выражался Шекспир, «бород из тех, что носят не по праву».