Королева Бедлама

— Масочник, стало быть! — воскликнул Григсби, брызжа слюной, и тут же застрочил пером по бумаге с исступлением, понятным и доступным лишь писателю.

Мэтью поморщился, живо представив, как будет рвать и метать Байнс, прочитав эту статью.

— Нет, Маккаггерс не использовал это слово. И вряд ли нам стоит…

— Вздор! — последовал короткий и резкий ответ. — В «Газетт» написали бы именно так, а раз словечко годится для «Газетт», значит и «Уховертке» не пристало брезговать! — Григсби вновь макнул перо. — Ну а теперь рассказывайте, как все было.

Час спустя Мэтью в полном бессилии покидал мастерскую печатника. Григсби так умотал его бесконечными расспросами и уточнениями (да и ночные тренировки, разумеется, давали о себе знать), что он теперь совершенно не понимал, какие сведения ему удалось сохранить в секрете, а какие нет. Григсби брал одну фразу и без труда раздувал из нее целый абзац. В конечном итоге Мэтью взмолился отпустить его домой. Проку от него все равно не было, и даже не столько потому, что болело плечо, сколько потому, что не соображала голова. Григсби, понятное дело, расстроился, однако решил в пятницу попросить помощи у Ефрема Аулза.

Мэтью отправился домой, где тут же получил от Хайрама Стокли задание подмести мастерскую. Решив, что отрабатывать жилье все же нужно, он сразу и без малейших жалоб приступил к подметанию. Сперва это оказалось труднее, чем он ожидал: приходилось без конца увертываться от рыла Сесилии, которым она то и дело тыкалась ему в колени. В конце концов Хайрам смилостивился и выгнал свинью на улицу. Мэтью закончил работу и сообщил о своем намерении подняться к себе и вздремнуть, однако на лестнице ему пришлось остановиться и заверить гончара, что он не болен и врача вызывать не нужно.

У себя на чердаке Мэтью открыл окно, дабы выпустить наружу теплый воздух, разделся и нанес на правое плечо и предплечье масло тысячелистника. Одна мысль о предстоящей субботе лишала его сил. Он привык работать головой, а не руками и шпагой. Какая нелепость — тратить столько сил и времени на занятие, которое никогда не будет ему по душе, занимайся он хоть по десять часов кряду и каждый день. Как вообще можно овладеть таким тяжелым и неповоротливым оружием? Для начала надо обзавестись железными руками и телом, не иначе.

«Это все тлен. Ты гниешь изнутри» — так ему сказал Хадсон Грейтхаус.

Много ты понимаешь, подумал Мэтью. Легко орудовать шпагой, когда в тебе росту шесть футов три дюйма и сбит ты крепко, как боевой корабль. А из пистолета любой дурак может стрелять, так что толку?!

«Больше на привидение похож, чем на человека».

Сильные слова из уст человека со слабым умишкой, разозлился Мэтью. Да черт с ним! Ишь раскомандовался, генерала из себя строит! Пусть командует у себя в песочнице! Будь он неладен!

Мэтью лег на кровать и закрыл глаза, но и это не уняло его гнева. В такую даль ради них отправился, а меня чуть не облапошили! Хотели дураком выставить! Только я вам оказался не по зубам, верно? А то! Чтобы выставить дураком Мэтью Корбетта, надобно иметь мозги получше, чем у этих двоих. Да еще тренировку среди ночи устроили, проверяли, из какого я теста. Велели мне делать то, чего я отродясь не делал. Махать шпагой, драться на кулаках и вести себя как деревенщина! Да если б я хотел посвятить жизнь дракам и насилию, то остался бы в сиротском приюте и рыскал бы по городу с портовыми шайками!

Тут перед его мысленным взором предстала Кэтрин Герральд, ее ясные голубые глаза, похожие на светящиеся под водой фонари.

«Порой вам придется терпеть поражение — ничего не поделаешь, такова природа вещей и правда жизни. Что же вы станете делать, когда найдете лошадь, — поворотите назад или двинетесь вперед?» — сказала она.

А потом занесла ладонь над столом, стиснула ее в кулак и постучала по дереву. Один раз… второй… и третий.

— Мэтью? Мэтью!

Он резко сел в кровати и тут же заметил, как потемнело на чердаке.

Опять три удара.

— Мэтью! Открой, пожалуйста!

То был голос Хайрама Стокли. Он стоял на лестнице и стучал в люк.

— Мэтью?

— Да-да, сэр! Минутку!

Он скинул ноги на пол и потер глаза. Чувствовал он себя гораздо лучше, но который час? Часы лежат в кармане сюртука… Судя по померкшему дневному свету, должно быть около пяти. Он поднял люк и посмотрел вниз, на лицо Стокли.

— Прости, что беспокою, — извинился тот. — К тебе гость.

— Гость?

Стокли шагнул в сторону, и Мэтью увидел у подножия лестницы человека, которого никак не ожидал увидеть.

— Здравствуй, Мэтью! — поприветствовал его Джон Файв. Он, похоже, явился сюда прямиком из кузницы. Хотя на нем была простая белая рубаха, коричневые бриджи и сапоги, лицо его еще пылало после работы у горна. — Можно к тебе подняться?

— Да, конечно! Проходи. — Мэтью придержал люк, и Джон живо вскарабкался по лестнице.

— Уютное местечко, — сказал он, оглядываясь по сторонам. — Сколько книг! Ну, немудрено…

— Извини. — Мэтью быстро ополоснул лицо над умывальным тазом, затем достал из сюртука часы и увидел, что сейчас в самом деле десять минут шестого. Он завел их и поднес к уху, чтобы услышать тиканье.