Королева Бедлама

Выражение лица у Грейтхауса вновь переменилось. Всего несколько минут назад, когда они сидели у могилы, он казался совершенно подавленным и бледным как простыня, однако теперь кровь понемногу начала приливать к его лицу, а в глазах загорелся прежний ретивый огонек. Мэтью невольно порадовался этому возвращению.

— В понедельник я поеду в город и запрошу в ратуше карту здешних владений, — заявил Грейтхаус. — Узнаю, кому принадлежат земли к северу от фермы ван Хюллига. Да, тело действительно могло принести с другого берега реки, но надо с чего-то начать.

Они воспользовались предложением Ормонда и как следует смыли с рук и лица трупный смрад. Впрочем, мыло им нужно было главным образом для того, чтобы как следует забить носы терпким дегтярным ароматом. Грейтхаус поблагодарил фермера за помощь и дал ему несколько мелких монет. Перед тем как сесть на коня, он достал из седельной сумки коричневую бутылочку бренди, откупорил ее и сперва протянул Мэтью — в любой другой день от глотка этой ядреной жидкости у того вспыхнуло бы все нутро, но сегодня он ощутил лишь слабое тепло. Грейтхаус основательно приложился к бутылке — тоже с целью выкурить пару-тройку демонов, по-видимому, — и затем прыгнул в седло.

Обратный путь до имения миссис Герральд прошел в тишине. Мэтью, как ни странно, почуял в собственных руках и коленях необычайную уверенность, и хотя Брыкун время от времени возмущенно ржал, ему тоже явно пришлась по душе крепкая рука наездника. Мэтью решил, что все самое страшное на сегодня с ним уже случилось. Даже если Брыкун надумает взбрыкнуть — плевать. Пора этой кляче уяснить, кто тут хозяин.

Мэтью заметил одну странность в поведении Грейтхауса, однако решил оставить это наблюдение при себе. Учитель то и дело оборачивался и бросал за спину мимолетный настороженный взгляд — словно хотел убедиться, что в этом солнечном пекле и клубах дорожной пыли их не преследует гнусная тварь, подобная гидре, ощетинившейся сотнями голов, рук и ножей.

Он явно недоговаривает, думал Мэтью, подмечая, как Грейтхаус косится на дорогу. Это еще не вся история. Есть тут какая-то зловещая — возможно, глубоко личная — тайна, которую Грейтхаус решил держать при себе и скрепил путами не менее прочными, чем веревка убийцы. Но время этой тайны пока не пришло.

Глава 22

— Умение прощать может быть как нашей величайшей силой, так и величайшей слабостью. Все мы милостью Христовой понимаем, что сие есть — простить врага. Посмотреть в глаза тому, кто нас обманул или оскорбил — публично ли, с глазу на глаз ли, — и протянуть несчастному руку сострадания и прощения. Подчас для такового поступка требуется приложить усилия поистине нечеловеческие! Однако же мы его совершаем — те из нас, кто ходит путями Божьими и живет по Божьим заветам. Забыв о несправедливостях, коим нас подвергли, мы пускаемся дальше по своему жизненному пути. А теперь задумайтесь: кого простить бывает сложнее всего? Самих себя. Поглядеть в зеркало и простить себе все прегрешения и проступки, что мы совершили за долгие лета нашей жизни. Разве может человек по-настоящему простить другого человека, когда он не в силах примириться с грехами собственной души? С теми грехами и муками, что он сам на себя навлек? Как можно подойти с открытой и чистой душой к тому, кто нуждается в избавлении, когда в нашей душе не зажили еще раны, нанесенные собственною рукою?

Так вещал воскресным утром преподобный Уильям Уэйд со своей кафедры в церкви Троицы. Обычно послушать его проповеди собирался полный зал, ибо Уэйд знал толк в проникновенных речах и к тому же обладал поистине редким даром — жалеть свою паству. Он редко говорил дольше двух часов, за что его очень любили старики, которым приходилось всю проповедь держать возле уха слуховые рожки. Мэтью сидел в четвертом ряду, рядом с Хайрамом и Пейшенс Стокли. Сразу за ним устроились судья Пауэрс с женой и дочерью, а впереди — Тобиас Вайнкуп с семьей. Ставни на всех окнах были плотно закрыты — дабы не пускать внутрь солнце и, по словам старшего поколения, сосредоточить внимание прихожан на преподобном Уэйде, а не на погоде и прочих внешних раздражителях (таких, например, как загон для скота прямо под окнами). Внутри горели свечи, пахло опилками и сосновой смолой, потому что в церкви постоянно шло какое-нибудь строительство. Под потолком порхали с балки на балку голуби: гроза, случившаяся в начале мая, частично повредила крышу, и птицы успели свить под ней гнездо. Мэтью слышал, что преподобный Уэйд частенько выставлял им тарелку с семечками и хлебными крошками, хотя церковные старейшины негодовали по поводу голубиного помета на скамьях и даже грозились нанять индейца — чтобы тот перестрелял голубей из лука. Впрочем, пока натянутая тетива ни разу не звенела в стенах церкви Троицы.