Королева Бедлама

Пока Грейтхаус работал ножом, Мэтью заметил нечто странное: саван был испещрен мелкими дырочками с рваными краями, похожими на отверстия от мушкетных пуль.

Срезали первый слой, затем второй. Здесь простыня была желтовато-зеленая — в пятнах от речной воды, конечно, от чего же еще?

Грейтхаус сделал еще несколько движений ножом, а затем ухватился за простыню и медленно потянул на себя. Ткань с треском порвалась и явила миру лицо покойника.

— Ох, — выдавил Грейтхаус, будто ужасаясь людской жестокости.

У Мэтью перехватило дыхание и сердце замерло в груди, но он усилием воли заставил себя смотреть не отворачиваясь.

Не было решительно никакой возможности понять, как выглядел при жизни этот человек. Да, серая плоть еще кое-где сохранилась, но ее было недостаточно, чтобы образовать черты лица. Во лбу чернела пробоина, нос ввалился, в бледных глазницах скопилось что-то желтое и сухое. Череп облепили русые волосы. Последней издевкой судьбы торчал на затылке непокорный вихор. Рот покойника был разинут: внутри виднелись обломки зубов и обескровленный, жуткого белого цвета с восковым отливом язык. Именно это зрелище — вид последнего вдоха, с которым внутрь попала речная вода, песок и скрывающий тайны склизкий ил, — заставило Мэтью похолодеть, невзирая на палящий зной, и отвернуться к лесу.

— Отрежу-ка еще немного, — с заметным трудом выдавил Грейтхаус и вновь заработал ножом: как можно аккуратнее, с почтением к усопшему.

Когда они полностью убрали саван, взору предстала усохшая жертва во всем ужасе убийства: колени согнуты, точно в молитве, тонкие руки скрещены на груди по христианской традиции, — видимо, так их уложил Зед, когда убрал все путы. На трупе была сорочка — некогда белая, но теперь в миазматических серо-зеленых пятнах и черных разводах. После осмотра Маккаггерс не стал застегивать сорочку, и Мэтью с Грейтхаусом увидели четыре колотые раны, ярко-багровые на коже цвета порченного молока: три — на груди и одна — у основания шеи. Также на трупе были бриджи, цветом и видом теперь напоминавшие грязь, и коричневые сапоги.

Мэтью пришлось зажать нос и рот ладонью — такой невыносимый смрад поднимался из ямы. Краем глаза он заметил движение на ближайшем дереве: несколько ворон опустились на ветви и замерли в ожидании.

— Ага, вот кусок веревки.

Грейтхаус осторожно потянул ее на себя, не успев сообразить, что она прилипла к разложившейся плоти на груди: вслед за веревкой, точно расплавленный сыр, потянулась полоска кожи. Веревка оказалась тонкой, но крепкой, растрепанной на концах.

— Следы на запястьях видишь?

— Да, — ответил Мэтью, но нагибаться, чтобы рассмотреть получше, не стал. Однако кое-что привлекло его внимание. — На левой руке нет большого пальца!

— Только одной фаланги. И травма, похоже, старая — кость вон как сгладилась. — Грейтхаус осмелился ее потрогать и тут же перенес руку к одной из колотых ран на груди: Мэтью в ужасе решил, что сейчас тот сунет палец в багровеющее отверстие (и это, несомненно, стало бы последней каплей для неподготовленного желудка), но Грейтхаус лишь начертил в воздухе круг. — Лично я вижу только четыре раны, но переворачивать труп, с твоего позволения, не буду. Поверим мистеру Маккаггерсу на слово. — Он убрал руку и поднял на Мэтью глаза, красные, как будто он долго простоял в густом и едком дыму. — Должен сказать, что мне уже доводилось видеть нечто подобное. Утверждать не берусь, но…

Мэтью вскрикнул и резко отшатнулся от края ямы. Глаза у него были размером с тарелки из мастерской Стокли. То ли знойный воздух так покачнулся, то ли из могилы поднимались трупные миазмы, но на долю секунды его посетило странное наважденье: покойника будто сотрясла мелкая дрожь.

— Что такое? — Грейтхаус моментально вскочил на ноги. — Что с тобой?

— Он пошевелился, — прошептал Мэтью.

— Пошевелился? — Грейтхаус на всякий случай обернулся, однако труп лежал неподвижно, как и положено трупу. — Ты спятил?! Он мертвее короля Якова!

Они уставились на труп и тут уж оба ясно увидели, как тело задрожало, будто пробуждаясь от смертного сна. Несмотря на охватившее Мэтью оцепенение, он подметил, что дрожь эта скорее напоминает вибрацию, нежели движение мышц и сухожилий, которые в данном случае давно превратились в студень.

Грейтхаус шагнул к могиле. Мэтью остался на месте, однако различил ужасающий не то шорох, не то хруст, от которого волосы вздыбились на затылке.

Наконец Грейтхаус сообразил, в чем дело, и быстро схватился за лопату, но в этот самый миг из продавленного носа и разинутого рта покойника хлынуло разъяренное полчище светло-рыжих тараканов. Они метались по безглазому лицу и вытекали из ран на груди, словно янтарные капли крови. Видно, насекомых побеспокоило сотрясение тела, когда распарывали простыню, а может, неприятный солнечный жар погнал их прочь из стылого банкетного зала… Теперь Мэтью понял, откуда взялись дырочки в саване.