Король в жёлтом

— Киска, я узнал, где живёт твоя госпожа. Это не так далеко отсюда — здесь, под этой же текущей крышей, но в северном крыле, которое я считал необитаемым. Дворник сказал мне это. Он, кстати, сегодня был почти трезв. Мясник на Рю де Сен, где я купил тебе еды, вспомнил тебя, и старый булочник Кабане опознал тебя с излишним сарказмом. Они говорили неприятные вещи о твоей хозяйке, которым я не верю. Они говорят, она ленива и тщеславна и предаётся забавам, что она ветрена и беспечна. Но маленький скульптор, что живёт на первом этаже, покупавший булочки у старика Кабане, сегодня впервые заговорил со мной, хотя мы давно раскланивались друг с другом. Он сказал, что она очень добрая и красивая. Но он видел её лишь единожды, и не знает её имени. Я поблагодарил его — даже не знаю, отчего я благодарил его столь сердечно. Кабане проворчал, что на улицу Четырёх Ветров все четыре ветра заносят зло всякого рода. Скульптор выглядел смущённым, но когда он вышел на улицу со своими булочками, то сказал мне: «Я уверен, месье, что она так же добра, как и красива».

Кошка закончила свой туалет и, мягко спрыгнув на пол, подошла к двери и обнюхала её. Северн опустился рядом с ней на колени и снял с её шеи подвязку. Через некоторое время он произнёс:

— Здесь, на серебряной пряжке, выгравировано имя. «Сильвия Эльван», как прекрасно это звучит. Сильвия — имя девушки, Эльван — это городок. В Париже, в этом квартале, и в первую очередь на улице Четырёх Ветров имена снашиваются и меняются как только сменяются сезон и мода. Я знаю небольшой городок, называющийся Эльван, там я лицом к лицу столкнулся с Судьбой, и она была неласкова со мной. Знаешь ли ты, что у Судьбы в Эльване было другое имя — Сильвия?

Он вернул подвязку и застыл, глядя на кошку, припавшую к полу около двери.

— Эльван звучит для меня как заклинание. Оно говорит мне о лугах и прозрачных реках. Имя Сильвия тревожит как запах засохшего цветка.

Кошка мяукнула.

— Да, да, — промолвил он успокаивающе, — я отведу тебя домой. Твоя Сильвия не та же, что моя Сильвия; мир обширен, и кто-то ещё в нём знает об Эльване. И всё-таки, во тьме и нищете Парижа, в печальных тенях древнего дома, эти имена так милы мне.

Он взял кошку на руки и направился по пустынному коридору к лестнице. Спустился вниз на пять пролётов и вышел на освещённый луной двор, прошёл мимо обиталища маленького скульптора, затем через ворота северного крыла и вверх по источенным червями ступеням он поднялся к закрытой двери. Он довольно долго стоял, стуча, пока, наконец, что-то шевельнулось за ней, и дверь открылась. В комнате было темно. Когда он перешагнул порог, кошка спрыгнула с его рук и скрылась в тенях. Он прислушался, но не услышал ни звука. Тишина была гнетущей, и он зажёг спичку. У его локтя обнаружился стол, а на толе — свеча в золочёном подсвечнике. Её-то он и зажёг и огляделся кругом. Комната была просторной, все портьеры были украшены вышивками. Резной камень перед камином посерел от пепла, огонь над ним давно потух. В алькове у окна стояла кровать, с которой на гладкий пол свешивались простыни, мягкие и тонкие как кружево. Северн поднял свечу над головой. У его ног лежал платок, источавший тонкий аромат. Художник обернулся к окну. В углу стояло канапе, на которое в полном беспорядке было набросаны шёлковые платья, груда кружевных сорочек, белых и тонких как паутина, длинные скомканные перчатки, а рядом на полу — чулки и маленькие остроносые башмачки и одна подвязка розового шёлка, затейливо расписанная цветами и скреплённая серебряной пряжкой. В недоумении он прошёл дальше и приподнял тяжёлый полог над кроватью. На мгновение пламя свечи в его руке задрожало, а потом он встретил взгляд широко распахнутых глаз, и свеча озарила улыбку и волосы, тяжёлые как блистающее золото.

Она была бледна, но не так бледна, как он. Её взгляд был безмятежным как у ребёнка, но он смотрел на неё, содрогаясь с ног до головы, и свеча мигала в его руке.

Наконец он прошептал:

— Сильвия, это я.

И повторил снова:

— Это я.

И потом, зная, что она мертва, он поцеловал её в губы. И долгие ночные часы кошка мурлыкала у него на коленях, сжимая и расслабляя когтистые лапки, пока бледнело небо над улицей Четырёх Ветров.

УЛИЦА ПЕРВОГО СНАРЯДА

Возрадуемся, брат, о славном часе том,
Когда, истомлена погодой и Постом,
Угрюмая Луна с небес уйдёт навеки,
И месяц молодой к нам явится потом ⁹⁸.

I