Король в жёлтом

В комнате уже было темно. Высокие дома напротив отрезали последние лучи декабрьского солнца. Девушка пододвинула стул к окну, выбрала большую иглу, продела нитку в ушко и затянула узел. Потом расправила на коленях детское одеяльце, склонилась над ним, перекусила нитку и вынула маленькую иголку, заколотую в кайму. Убрала лишние нитки и обрывки тесьмы, а затем опять аккуратно разложила одеяльце на коленях. Отколов иглу с ниткой от корсажа, она продела её в пуговицу, но пока та скользила вниз по нитке, рука дрогнула, нить оборвалась, и пуговица покатилась по полу. Девушка подняла голову. Она устремила взгляд на полоску угасавшего света над печными трубами. Откуда-то за городом, издалека, доносилась дробь барабанов, а ещё дальше — намного дальше — звучал неясный шум: гул ширился, становился громче и грохотал, как далёкий прибой на морских скалах, а потом отступал, рычащий и угрожающий. Температура понизилась, и воцарился жгучий, пронизывающий холод, от которого трещали и выкручивались стропила и балки, а вчерашняя грязь каменела. Звуки улицы наполняли пространство грохотом, скрежетом металла, стуком деревянной обуви, скрипом ставен или редким звуком человеческого голоса. Воздух был тяжёлый, окутанный мантией чёрного холода. Каждый вздох отзывался болью, каждое движение требовало усилий.

Нечто гнетуще было в этом мрачном небе, какая-то грусть таилась в кучевых облаках. Она проникала в замёрзший город, пересечённый заледенелой рекой, великолепный город с башнями и куполами, причалами и мостами, с тысячами шпилей. Тоска заползала на площади, окутывала дворцы и улицы, проскальзывала на мосты и кралась по узким улочкам Латинского квартала, посеревшего под блёклым декабрьским небом. Тоска, вселенская тоска. Мелкий дождь со снегом покрывал тротуары тонким слоем кристаллической пыли. Она усеивала карнизы и сбивалась по краям в кучки. Свет, проникающий в окно, почти угас, и девушка склонилась над одеяльцем ещё ниже. Вскоре она подняла голову и убрала локоны со лба.

— Джек?

— Дорогая?

— Не забудь почистить палитру.

— Хорошо, — отозвался он и, взяв палитру, уселся на полу перед печью. Его голова и плечи были в тени, но свет от огня падал на колени и мерцал красным на лезвии рабочего ножа. Стоявшая рядом коробка с красками хорошо освещалась. На крышке было выгравировано:

ДЖ. ТРЕНТ

ШКОЛА ИЗЯЩНЫХ ИСКУССТВ

1870

Два флага — американский и французский — украшали надпись.

Снег бил в окна, покрывая их звёздами и бриллиантами, а потом, растаяв от тёплого воздуха внутри помещения, стекал и кристаллизировался в узоры, напоминавшими листья папоротника.

Заскулила собака, и у печки послышалось клацанье маленьких коготков по цинковой пластине.

— Джек, милый, как ты думаешь, Геркулес проголодался?

Клацанье возле печи усилилось.

Она взволнованно продолжала:

— Он скулит, и если не от голода, то потому, что...

Она запнулась. Воздух наполнился громким гудением, окна задрожали.

— Ох, Джек, — воскликнула она. — Ещё один... — но её голос потонул в визге снаряда, разрывающего облака где-то высоко в небе.

— Этот пока ближе всех, — пробормотала она, на что он бодро ответил:

— Да нет, он, скорее всего, упал на Монмартр.

И, поскольку она не отвечала, добавил с преувеличенной беззаботностью:

— Они не станут утруждать себя обстрелом Латинского квартала; в любом случае, у них даже нет такого мощного арсенала.

Немного погодя девушка оживлённо заговорила:

— Джек, милый, когда же ты покажешь мне статуи мсье Уэста?

— Могу поспорить, что сегодня здесь была Колетт, — Трент бросил палитру и стал у окна возле девушки.

— С чего ты взял? — спросила она, широко распахнув глаза. — В самом деле, какая нелепость! Мужчины такие зануды — считают, что им всё известно. И предупреждаю — если мсье Уэст настолько тщеславен, что полагает, будто Колетт...

С севера прилетел ещё один свистящий снаряд, и пронёсся над ними с затяжным дрожащим воплем, от которого запели стёкла.

Трент выдавил:

— А этот упал слишком близко.

Некоторое время они молчали, а потом Он снова весело заговорил:

— Давай, Сильвия, ругай несчастного Уэста.

Но она лишь вздохнула:

— Ох, любимый, я никогда не привыкну к взрывам.

Он присел рядом с ней на подлокотник.

Со звоном упали ножницы; она швырнула одеяльце вслед за ними, обвила Трента руками за шею и усадила его себе на колени.

— Не выходи вечером, Джек.

Он поцеловал обращённое к нему лицо.

— Ты же знаешь, я должен идти. Не надо усложнять, мне и так нелегко.

— Но когда я слышу снаряды и знаю, что ты там, на улицах города...

— Но они все падают на Монмартр.

— Снаряды могут попасть и в Школу изящных искусств, ты сам говорил, что два угодили в Ке д’Орсе... ⁹⁹

— По чистой случайности...

— Сжалься надо мной, Джек! Возьми меня с собой!

— А кто приготовит ужин?

Она вскочила и бросилась на кровать.

— Ох, я не могу привыкнуть. И знаю, что ты должен идти, но молю — не опаздывай к ужину. Если бы ты знал, как я переживаю! Я... я ничего не могу поделать, будь терпеливее со мной, милый.

— Там не опасней, чем у нас дома, — ответил он.