«Ты прекраснее всех», — вздохнул Паяц, отворачивая своё белёное лицо от зеркала.
Испытание любви
«Если истинна твоя любовь, — сказала Любовь, — то не жди более. Отдай ей эти драгоценности, что обесчестят её — и обесчестят тебя за то, что любишь ту, которая без чести. Если твоя любовь истинна, — сказала Любовь, — то не жди более».
Я взял драгоценности и пошёл к ней, но она растоптала их, рыдая: «Научи меня ждать — я люблю тебя!»
«Жди же, если это истинно», — сказала Любовь.
УЛИЦА ЧЕТЫРЁХ ВЕТРОВ
I
Зверёк с настороженным любопытством застыл на пороге, готовясь бежать в любой момент. Северн отложил палитру и приветственно протянул руку. Кошка оставалась неподвижна, её жёлтые глаза наблюдали за человеком.
— Киска, — произнёс он тихим нежным голосом, — входи.
Кончик её тощего хвоста неуверенно дёрнулся.
— Входи же, — повторил художник.
Вероятно, она посчитала его голос внушающим доверие, так как медленно улеглась на пол, подвернув под себя все четыре лапки, и прижала хвост к впалому боку, всё ещё неотрывно глядя на Северна.
Он с улыбкой поднялся от мольберта. Кошка смотрела на него спокойно, и не возражала, когда он подошёл и склонился к ней; её глаза следили за рукой художника, пока он не коснулся её головы. После этого она тихонько мяукнула.
— Что случилось, киска? — Северну было не привыкать разговаривать с животными. Возможно потому, что он слишком долго жил в одиночестве.
Она застенчиво взглянула ему в глаза.
— Я понимаю, — мягко сказал он. — Ты сейчас же всё получишь.
После чего, тихо передвигаясь по комнате, он приступил к исполнению обязанностей хозяина: ополоснул блюдце и вылил в него остатки молока из бутылки на подоконнике, затем, опустившись на колени, раскрошил на ладони булочку.
Гостья поднялась и подкралась к блюдцу.
Ручкой мастихина Северн смешал крошки и молоко, и отступил, когда кошка ткнулась носом в получившуюся кашу, и молча наблюдал за ней. Время от времени, когда животное подбирало кусочки с ободка, фарфор звякал о кафельный пол. Наконец последняя крошка была съедена, и пунцовый язычок прошёлся по блюдцу, так что оно заблестело как полированный мрамор. После этого кошка безразлично повернулась к человеку спиной и стала умываться.
— Отлично, — поддержал Северн с большим интересом, — тебе это необходимо.
Она повела ухом, но не обернулась и не прекратила свой туалет. Когда глубоко въевшаяся грязь стала понемногу сходить, Северн заметил, что от природы его гостья была белого цвета. Мех вылезал клоками, от болезни ли, или тягот войны, хвост был тощим, а позвоночник торчал. Но её очарование становилось более очевидно после яростного вылизывания, и он дождался, пока она закончит, прежде чем продолжать разговор. Когда же она наконец прикрыла глаза и подвернула под себя лапки, он осторожно заговорил вновь:
— Киска, поведай мне свои печали.
При звуке его голоса она издала резкий звук, который, как он понял, был попыткой мурлыкать. Он наклонился и почесал ей щёчку, и она снова тихонько мяукнула, дружелюбно и благодарно, на что он ответил:
— Несомненно, умывание пошло тебе на пользу, а когда ты восстановишь своё оперение, то станешь великолепной птичкой.
Польщённая, она поднялась, и прошлась несколько раз у его ног, трясь о них головой и делая вежливые замечания, на которые он отвечал с серьёзной вежливостью.
— Но что же привело тебя сюда? — промолвил он. — Сюда, на улицу Четырёх Ветров, и вверх на пять пролётов, к той самой двери, где тебе будут рады? Что удержало тебя от бегства, когда я повернулся от своих полотен чтобы взглянуть в твои жёлтые глаза? Может, ты так же принадлежишь Латинскому кварталу, как и я? И отчего ты носишь на шее розовую, расписанную цветами подвязку?
Кошка забралась к нему на колени и теперь сидела мурлыкая, когда он проводил рукой по её шкурке.