Король в жёлтом

Если тем, кто отвергли любовь и вино,
В Рай Пророков войти непременно дано —
Рай, должно быть, пустой, как рука попрошайки!
Вот что понял я, братья; и понял давно ⁹⁵.

Мастерская

Он улыбнулся, говоря: «Ищи её по всему миру».

Я отвечал: «Зачем говоришь мне о мире? Он здесь, мой мир, в четырёх стенах под этим стеклом; здесь, среди позолоченных чаш и бледных, унизанных драгоценностями рук, тускнеющих рам и полотен, тёмных ларцов и кресел с высокими спинками, прихотливой резьбы, в синеве и золоте».

«Кого же ты ждёшь?» — спросил он, а я отвечал: «Когда она войдёт, я узнаю её».

В сердце моём язык пламени нашёптывал секреты бледнеющему праху. На улице под окном я услышал шаги, голос и песню.

«Так кого же ты ждёшь?» — спросил он, а я отвечал: «Я узнаю её».

Шаги, голос и песня под окном — я знал песню, но не шаги, и не голос.

«Глупец! — воскликнул он. — Песня всё та же, но шаги и голос менялись с годами!»

В сердце язык пламени шептал над бледнеющим прахом: «Не жди более: они ушли, те шаги, и тот голос под окном».

Тогда он улыбнулся, говоря: «Кого же ты ждёшь? Ищи её по всему миру!»

Я отвечал: «Мой мир здесь, в этих стенах, под этим стеклом. Среди золочёных кубков и бледных рук, унизанных драгоценностями, потускневших рам и полотен. Среди тёмных ларцов и кресел с высокими спинками, прихотливой резьбы, в синеве и золоте».

Призрак

Призрак прошлого не приблизится боле.

«Если это правда, — вздохнула она, — что ты видишь во мне друга, вернёмся вместе. Ты забудешься здесь, под летним небом».

Я прижал её к себе, оберегая, лаская. Я обнял её, побелевшую от гнева, но она не поддалась.

«Если это правда, — вздохнула она, — что ты видишь во мне друга, вернёмся вместе».

Призрак прошлого не приблизится боле.

Жертва

Я вышел в поле цветов, чьи лепестки белее снега, а сердцевины — из чистого золота.

Вдалеке кричала женщина: «Я убила того, которого люблю!» — и из кувшина лила кровь на цветы, чьи лепестки белее снега, а сердцевины — из чистого золота.

Подойдя к ней, я прочёл на кувшине тысячу имён, а внутри до краёв пузырилась свежая кровь.

«Я убила того, которого люблю! — восклицала она. — Мир жаждет — дам же ему напиться!» Она прошла мимо, и издалека я следил, как она поливает кровью цветы, чьи лепестки белее снега, а сердцевины — из чистого золота.

Судьба

Я пришёл к мосту, что лишь немногие способны перейти.

«Проходи!» — крикнул страж, но я рассмеялся, говоря: «Ещё есть время», — и он улыбнулся и закрыл ворота.

К мосту, что немногие способны перейти, приходят молодые и старики. И всех отвергают. Я праздно стоял, считая их, покуда, утомлённый их шумом и жалобами, не подошёл вновь к мосту, что лишь немногие способны перейти.

«Он пришёл слишком поздно!» — выкрикивали те, что стояли перед воротами, но я рассмеялся, говоря: «Ещё есть время».

«Проходи!» — крикнул страж, и я вошёл — он улыбнулся и закрыл ворота.

Толпа

На улице, где собралась толпа, я стоял с Пьеро. Все взгляды были обращены ко мне.

«Над чем они смеются? — спросил я, а он ухмыльнулся, смахивая мел с моего чёрного плаща. — Должно быть, это что-то чудно́е. Может быть, честный вор?»

Все взгляды были обращены ко мне.

«Он украл твой кошелёк!» — смеялись люди.

«Мой кошелёк! — воскликнул я. — Пьеро, помоги, здесь вор!»

Все смеялись: «Он украл твой кошелёк!»

Тут вперёд вышла Правда, неся зеркало: «Если это честный вор, — провозгласила она, — Пьеро найдёт его с помощью этого зеркала!» — но он только ухмыльнулся, смахивая мел с моего чёрного плаща.

«Видишь, — сказал он, — Правда и есть честный вор, она вернула твоё зеркало».

Все взгляды были обращены ко мне.

«Арестуйте Правду!» — закричал я, позабыв, что не зеркало, но кошелёк я потерял, стоя с Пьеро здесь, среди собравшейся на улице толпы.

Паяц

«Была ли она верна?» — спросил я, но он только хихикал, слушая звон бубенцов на своей шапке.

«Раненый, — фыркнул он. — Подумай о долгом пути, о днях, полных опасностей, и ужасных ночах! Представь, как странствует он во имя её, год за годом, по враждебным землям, тоскуя о друзьях и близких, тоскуя о ней!»

«Раненый», — хихикал он, слушая звон бубенцов на своей шапке.

«Она поцеловала его в дверях, — усмехнулся он, — но в зале голос брата ранил его сердце».

«Была ли она верна?» — спросил я.

«Раненый, — хихикнул он. — Подумай о долгом пути, о днях, полных опасностей, и ужасных ночах! Представь, как странствует он во имя её, год за годом, по враждебным землям, тоскуя о друзьях и близких, тоскуя о ней! Она поцеловала его в дверях, но в зале голос брата ранил его сердце».

«Была ли она верна?» — спросил я, но он только бормотал что-то, слушая звон бубенцов на своей шапке.

Зелёная комната

Паяц повернул своё белёное лицо к зеркалу.

«Если чистота прекрасна, — сказал он, — то что сравнится с моей белой маской?»

«Что сравнится с его белой маской?» — спросил я Смерть, стоящую возле меня.

«Что сравнится со мной? — отвечала Смерть. — Ибо я ещё бледнее».