Король Аттолии

Легарус плакал. У остальных глаза были сухи, но Легарус плакал. Неудивительно, подумал Костис. Ведь это он, как все полагали, невольно стал причиной их внезапного продвижения по службе, потому что это подстроил его неведомый покровитель во дворце. Но устроено это было не ради Легаруса. Протекция была всего лишь ширмой, за которой скрывался истинный замысел. Кому-то хотелось, чтобы в карауле в тот день стоял взвод новобранцев, которых по неопытности легко отвлечь от службы. Покровитель воспользовался наивностью Легаруса и бросил его на верную гибель.

Костис обернулся к Телеусу. Тот встал на ноги и ровным голосом сказал, глядя прямо в глаза:

– Надежды нет.

– Есть, – возразил Костис.

– Нет, – упрямо настаивал Телеус. – Я не должен был соглашаться на продвижение взвода Аристогитона. Если бы речь шла о телохранителях королевы, я не стал бы этого делать. И для короля не надо было.

– А взвод, который получил продвижение? Они тоже погибнут?

– Они тоже не справились.

Костису захотелось схватить его за плечи и встряхнуть.

– А как же гвардия? Вы же знаете, она поставила на ваше место Энкелиса. Люди за ним не пойдут.

– Они дали присягу поставить свои мечи на службу королеве.

– Они не просто мечи. Они люди. И идут за вами. Без вас рухнет их дисциплина, а возможно, развеется и преданность. Они – костяк армии. А вы – краеугольный камень гвардии. Королева не может лишиться вас. Это было бы слишком большим ударом.

– Думаешь, я этого не знаю? – спросил Телеус.

– Надо ее остановить.

– Костис, она тоже это понимает, – грустно сказал Телеус. – И даже если бы я мог, кто я такой, чтоб ее останавливать? Она сама приняла решение.

– А если она ошибается?

– Кто я такой, чтобы ставить под сомнение решения королевы?

– Капитан, она такой же человек, как мы все. – Он вспомнил, как вчера она лежала у него на руках. – Она тоже иногда ошибается.

– О да, хоть и редко, – с горечью ответил Телеус. – И сейчас мы все пожинаем плоды ее величайшей ошибки. Тем не менее мы не можем ее переубеждать. Она королева.

– Тогда попросите ее подумать еще раз. Только и всего. Попросите ее не спеша задуматься над тем, правильное ли решение она приняла.

– Но как? – спросил Телеус.

* * *

По тронному залу разливался яркий свет. Горели все настенные светильники. Огромные круглые люстры висели в воздухе, будто пылающие колеса. День еще не начался, а в зале уже было полно народу. Всем хотелось посмотреть, как капитана гвардии отправят на казнь. Костису не составило труда незаметно проскользнуть внутрь и встать у двери. Король велел ему доставить послание Телеусу и потом сразу идти в свою квартиру, переждать, пока буря уляжется. Но Костис не мог уйти. Он не знал, решится ли все-таки Телеус последовать королевскому совету. Очень скоро тюремщик распахнул дверь, и к камерам подтянулась остальная стража, чтобы сопровождать пленников к королеве. Время на убеждения закончилось. Костис торопливо повторил фразу на архаическом языке и перевел ее на демотический. Он не знал, знаком ли Телеус хоть немного с этим древним языком и сумеет ли он в такой ситуации запомнить череду незнакомых звуков. Костис понятия не имел, почему король выбрал именно эту фразу – воззвание к богине Гефестии на весеннем празднике в Эддисе. По его словам, она напомнит королеве о былых ошибках. Король пообещал, что это сработает. И Костису оставалось только идти вместе с пленниками и тюремщиками, а у дверей тронного зала отойти в сторону, пропустив их вперед. Он решил дождаться, пока его другу огласят приговор. Если Арису суждено умереть, Костис будет с ним до конца.

* * *

Все глаза были прикованы к Аттолии, восседавшей на троне. Пустой трон рядом с ней, на котором она сидела всего несколько месяцев назад, при всем своем значении для людей, собравшихся здесь, был словно невидим, как будто бы его и не было.

Она опустила глаза на людей, стоявших перед ней. В их защиту мог выступить только Телеус. Он повел глазами слева направо, как обычно делают те, кто не знает, на что решиться. Потом поднял голову и посмотрел на королеву.

– Оксе харбреа сактус вакс драгга онус савонус софос ат эре.

В открытое окно под потолком ворвался порыв утреннего ветра. Он пролетел над люстрами и притушил свечи. В зале сгустилась тьма. В мерцающем свете королева взметнулась от ярости, вспыхнула, как пламя, неподвижная и при этом непрестанно текучая. Руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки, и ткань платья едва заметно натянулась. Костис судорожно вздохнул, но воздух, казалось, затвердел и не проникал в легкие.

– Что ты сказал? – переспросила королева. Отважится ли он повторить?

– В час нужды мы взываем к Великой богине, моля ее о мудрости и милосердии, – перевел Телеус на демотический язык.

– «Эре» переводится как «любовь», весьма безжалостная любовь, а не милосердие. Великая богиня Эддиса не славится мягкосердечием.

– Моя королева, – начал Телеус.

– Ваше величество, – оборвала его Аттолия. Все, кто был в зале, отпрянули – все, кроме Телеуса.