Конфуций

— Даже небольшие перемены в Ци, — говорил Конфуций, — возвысят его до Лу, и даже небольшие перемены в Лу сделают его самым просвещенным царством в Поднебесной. И будь у меня власть, я бы за месяц добьется благоденствия в царстве…

Конечно, подобные высказывания нравились далеко не всем, и у Конфуция появилось много врагов.

Вскоре сбылась мечта Конфуция, и Цзин-гун согласился принять его.

В сопровождении стражника он прошел через широкий двор, потом миновал еще одни ворота и еще один двор. Подойдя к лестнице, ведущей в просторный и сумрачный, словно пещера, тронный зал дворца, он опустился на колени и отбил поклон, стукнувшись лбом о землю.

Стоявшие у входа в зал сановники удивленно переглянулись: «Ну и церемонный же этот человек из Лу!»

В их царстве о поклонах перед тронным залом, когда-то введенных первыми чжоускими царями, давно уже и не вспоминали.

Конфуций поднялся в зал, почти подбежал мелкими шагами к подножию трона и, упав на колени, выкрикнул, не поднимая головы:

— Десять тысяч лет!

Сидевший вверху правитель ответил словами приветствия.

После небольшой паузы Цзин-гун произнес:

— Единственный желает знать, в чем заключается секрет мудрого правления?

— Правитель, — последовал бесстрастный ответ, — должен быть правителем, подданый — подданым, отец — отцом, а сын — сыном!

Изумленные советники переглянулись.

Да, об этом человеке не зря ходили легенды, просто, кратко и точно!

— Воистину так! — воскликнул правитель.

На этом аудиенция была окончена.

Конфуций покидал дворец в хорошем настроении, поскольку не сомневался в том, что сумел произвести должное впечатление на Цзин-гуна.

Через час ему принесли богатые подарки: штуку тонкого шелка, пояс, расшитый бисером, красивые раковины с морского дна.

Но куда больше всех подарков Конфуция порадовало новое приглашение во дворец.

Цзин-гун и на этот раз стал расспрашивать его о секретах мудрого правления.

— Мудрость государя, — ответил Конфуций, — заключается в том, чтобы бережно распоряжаться богатствами.

Однако на этот раз он просчитался, так как правитель Ци никогда не отличался бережливостью и в буквальном смысле задавил своих крестьян налогами в своем неуемном стремлении увеличить доходы.

Да и ритуалом у него, который на своих пирах сажал рядом с собой шутов и плясунов, тоже было не все в порядке.

Тем не менее, царство его процветало, и он не нуждался ни в чьих советах и поучениях.

— Если руководить народом посредством добродетели, — продолжал вошедший во вкус Конфуций, — и поддерживать порядок при помощи ритуала народ будет знать стыд и исправится. Правление посредством добродетели подобно Полярной звезде, которая покоится на своем месте, а все звезды вращаются вокруг нее. Когда верхи чтят ритуал, никто из простолюдинов не посмеет быть непочтительным. Когда верхи чтят долг, никто из простолюдинов не посмеет быть непокорным. Когда верхи любят доверие, никто из простолюдинов не посмеет быть нечестным. И, коненчо, он должен давать из своего излишка, поскольку это будет не щедрость, а обратная отдача. Если в царстве будут такие порядки, люди со всех краев земли придут в него, неся на спине своих детей. Иначе и быть не может! Ведь если правитель совершенствует себя, то разве будет трудно управлять государством? И когда такой правитель прав, не нужны никакие его распоряжения, все и так будет сделано. Когда же он неправ, его не послушаются, несмотря на любые распоряжения. Если же этого не происходит, и правитель не может усовершенствовать себя, то, как же он сможет усовершенствовать других людей?

На этот раз Цзин-гун никак не выразил своего восхищения словами философа, если оно у него, конечно, было, поскольку многие из них задевали и его далеко не безупречное правление.

Однако по его непроницаемому лицу было трудно понять, доволен ли он все услышанным. Затихли и придворные, которым еще ни разу в жизни не приходилось слышать столь дерзкие мысли.

— Я благодарю вас, — наконец нраушил молчание правитель, и обещаю подумать над вашими словами…

Он, действительно, подумал и предложил Конфуцию не должность, а удел, который обеспечивал ему безбедную жизнь.

Прекрасно понимая, что владение уделом означало полную зависимость от Цзин-гуна, Конфуций отказался.

— Я, — сказал он, — недостоин такой чести…

Рассказывая ученикам о своей встрече с правителем, Конфуций сказал:

— Я слышал, что благородный муж стыдится получать награды, не имея заслуг. Нынче государь, не приняв моих советов, решил пожаловать мне удел. Он совсем не понимает, кто такой Кун Цю!

Кто знает, может быть, все сложилось к лучшему. Вряд ли такой принципиальный и знающий человек, как Конфуций, смог бы сработаться с правителем.

И, наверное, не случайно, Конфуций позже скажет:

— В день его смерти его подданные не могли вспомнить ни одной его добродетели…

Красивые слова и вкрадчивые нотки, редко имеют что-то общего с истинной добродетелью