Конфуций

— Прежде всего, — говорил Конфуций, — надо быть для народа примером, а уж затем предоставить ему возможность усердно трудиться. Правитель должен быть примером для тех, кто служит, прощать мелкие промахи и выдвигать талантливых. Если в верхах любят ритуал, то в народе нет таких, кто бы осмеливался не проявлять почтительности. Если в верхах любят долг, то в народе нет таких, кто бы осмеливался не подчиняться. Если в верхах любят правдивость, то в народе нет таких, кто бы осмеливался не быть искренним. Если личное поведение тех, кто стоит наверху, правильно, дела идут, хотя и не отдают приказов. Если же личное поведение тех, кто стоит наверху, неправильно, то, хотя приказывают, народ не повинуется. Сто лет у власти в государстве добрые люди — и нет жестокости и казни. Если окажется в государстве истинный правитель, то всего лишь через поколение воцарится человеколюбие. Если совершенствуешь себя, то разве будет трудно управлять государством? Если же не можешь усовершенствовать себя, то, как же сможешь усовершенствовать других людей?

Конфуций замолчал, ожидая новых вопросов. Молчал и правитель. Конечно, он прекрасно понял всю тайную суть иносказаний Конфуция, но слушал его безо всякого интереса.

Да и какой мог быть интерес у князя, лишенного управления своей страной, к этому самому управлению?

А вот его сановникам речь философа не понравилась, поскольку все эти рассказы о совершенствовании правителя и заботе о народе были самой настоящей солью на рану. И они очень опасались того, что подв влиянием этих крамольных речей и без того доведенный до отчаяния правитель мог решиться на какой-нибудь опрометчивый шаг.

— Можно ли выразить одним словом средство для достижения процветания страны? — нарушил, наконецу, молчание правитель.

— Напомню древнюю мудрость, гласящую о том, что быть правителем очень трудно, и сановником быть также нелегко. Если правитель понимает трудности управления и проявляет осмотрительность, возможно, это и есть то, с помощью чего можно достичь процветания страны.

— А погубить?

— При управлении государством, говорил один из древних правителей, нет у меня радости, кроме той, что никто не перечит ни единому моему слову. Если никто не перечит праведным словам, это прекрасно. Но если никто не перечит неправедным словам, то разве не может быть такое государство погубленным?

— И в чем же сущность истинного правления?

— Надо добиться такого положения, когда вблизи радуются, а издалека стремятся прийти. При этом не следует торопиться и гнаться за малой выгодой. Если же будешь торопиться — не достигнешь цели, погонишься за малой выгодой — не преуспеешь в большом деле…

— А что надо сделать для народа?

— Прежде всего, его надо сделать богатым, а потом надо его воспитать.

Чжао-гун едва заметно улыбнулся. Чтобы он при настоящем положении дел не делал, все было бессмысленно.

Надо было раньше думать о цели и выгоде, а теперь его время ушло.

Поблагодарив Конфуция за беседу, он кивком головы отпустил его и долго смотрел в спину удалявшегося философа.

Потом взглянул на стоявших у трона и взиравших на него без всякого почтения царедворцев и, так и не проронив ни слова, медленно удалился.

Не был доволен своей встречей с правителем и сам Конфуций, который прекрасно понимал, что все, что он сегодня говорил, он говорил на ветер.

Он никогда никого не обманывал, и уж тем более себя. Но все же он не мог не признать того, что всякий раз, отправляясь во дворец, он в самой глубине души надеялся на то, что случится чудо и он получит достойное место в управлении царством.

После сегодняшней встречи такой надежды у него больше не было. Он видел озабоченные лица царедворцев и прекрасно понимал, что скорее Лао-цзы откажется от своего учения, нежели эти люди позволят ему встать рядом с ними…

В своем отношении к временщикам Конфуций был не одинок, и недовольство ими в царстве постоянно росло.

Что же касается самого Конфуция, то его терпение таяло буквально по часам, и настал-таки день, когда он во всеуслышание выступил с критикой правителей.

Это случилось весной 517 года, когда его впервые в жизни пригласили в качестве «мастера ритуалов» на церемониал жертвоприношений в царском Храме предков.

Это приглашение являлось свидетельством того уважения, каким он уже тогда пользовался в своем царстве.

Поскольку это был уже не мелкий чиновник, а священнослужитель, прошедший специальную подготовку и наделенный магическими знаниями.

В храме бесправного даже в собственном доме Чжао-гуна не набралось и половины требуемых для столь торжественного случая музыкантов и танцоров.

Свое выступление они начали с ужасающей ошибки, посольку выстроились в восемь рядов, что полагалось при исполнении танцев перед Сыном Неба — правителем всей страны.

Что ненавидят все, то требует проверки, что любят все, то требует проверки.