Конфуций

— А то, что происходит с человеком после смерти, тоже?

Лао-цзы снова усмехнулся.

— Вы живёте, но можете ли вы сказать, что такое жизнь?

Впервые в жизни Конфуций смутился и не знал, что ответить.

— Вы не знаете этой жизни, — продолжал Лао-цзы, — и, вместо того, чтобы познавать её, вы беспокоитесь о той, запредельной.

— Возможно, вы правы, — в глубокой задумчивости кивнул Конфуций. — Жизни мы не знаем, но что же тогда, по-вашему, добро и зло? И чем человек, не зная, что это такое, может тогда руководтсвоваться в своих действиях?

Лао-цзы поморщился. Ему явно не хотелось говорить о столь прописных истинах. Но он все же ответил:

— Определения создают путаницу, потому что они подразумевают разделение. Вы говорите, что яблоко есть яблоко, а человек есть человек. Вы разделили. Вы говорите, что человек не есть яблоко. Жизнь является единым движением, а в тот момент, когда Вы даёте определение, создаётся путаница. Все определения мертвы, а жизнь всегда в движении. Детство движется к юности, юность — к зрелости, здоровье движется к болезни, болезни — к здоровью. Где же вы проведёте черту, чтобы разделить их? Поэтому определения всегда ложны, они порождают неправду, так что не определяйте! Не говорите, что есть добро, а что — зло.

— Если руководствоваться вашими принипами, — возразил Конфуций, — то как тогда можно вести и направлять людей? Как их учить и сделать благородными?

Лао-цзы покачал головой.

— Когда кто-то пытается сделать другого человека хорошим, — ответил он, — это представляется грехом. Чем больше ведущих пытается создать порядок, тем больше беспорядка! Предоставьте каждого самому себе! Подобное положение кажется опасным. Общество может быть основанным на этом положении. Природы достаточно, не нужно никакой морали, природа естественна, она — непринуждённая, она — стихийна. В ней достаточно невинности! Знания не нужны!

Озадаченный столь резкими речами Конфуций рассказал даосу о своих мечтах восстановить мир и порядок в Срединной стране, посетовав при этом на упадок нравов.

— Увы! — с горечью воскликнул он, — трудно осуществить ныне праведный путь! Нет нынче правителя, способного идти им!

— Будь осторожен, — ответил Лаоцзы. — Всякий, кто судит, неизбежно ошибается. Всякий, кто пытается понять, не постигнет истинного смысла сказанного….

Конфуций хотел еще о чем-то спросить, однако Лао-цзы опередил его.

— Оставь свое высокомерие, — сказал он, — разные стремления и мифические планы: всё это не имеет никакой цены для твоего собственного я. Больше мне нечего тебе сказать!

Но он все-таки сказал, на прощанье.

— Я слышал, что люди богатые и знатные на прощание дарят гостю деньги, а люди добрые дарят советы. Я не богат и не знатен, но, как ни недостоин я этого звания, люди зовут меня добрым. А посему позволь мне дать тебе совет: человек, любящий подмечать недостатки других, рано или поздно попадет в беду; человека, который любит разоблачать промахи других, подстерегает опасность; почтительный к старшим не стремится быть впереди всех, и так же держится добропорядочный подданный…

Так, согласно преданию, говорил Лао-цзы, проповедник скрытной честности.

Понравились ли его слова молодому и полному возвышенных замыслов Конфуцию.

Сам Учитель Кун всегда учил быть осмотрительным и в словах, и в поступках.

Правда, не ценой нравственной расслабленности и потворства злу. Но глубокомысленные и уклончивые речи премудрого архивариуса вряд ли пришлись ему по вкусу.

Впрочем, он не мог не воздать должное своему уважаемому собеседнику.

— Всякую тварь, земную и небесную, поймать немудрено, да только не дракона, который взмывает в поднебесье вместе с ветром и возвращается на землю с дождем, — задумчиво произнес он, выходя из пещеры. Сегодня я повстречался с драконом!

Когда Конфуций ушёл, Лао-цзы долго смеялся.

Однако даже его ученики были потрясены его обращением пусть и с молодым, но уже знаменитым великим философом, которого ценили и уважали при дворе. И то, как повёл себя с ним Лао-цзы, многим показалось оскорбительным.

Сам Лао-цзы придерживался другого мнения.

Он не был ни высокомерным, ни смиренным, он был просто чистым человеком.

Более того, выражаясь поэтическим языков, Лао-цзы был чистым зеркалом, в котором отражалось все несовершенное.

Потому он и сказал несколько смущенным его поведением ученикам:

— Я ничего не сделал этому человеку, я просто отражал! Ум является барьером для понимания, а он соверешнно не понял меня. И все, что он будет говорить обо мне, будет неправдой. Он считает, что создаёт порядок в мире! Порядок присущ миру, он всегда здесь. И тот, кто пытается создать порядок, создаст лишь беспорядок…

Самого Конфуция свидания с Лао-цзы его всего трясло.

— Что случилось? — спросили его ученики, впервые видевшие своего учителя в таком состоянии.

— Я знаю, — в смятении ответил тот, — что птица летает, зверь бегает, рыба плавает. Бегающего можно поймать в капкан, плавающего — в сети, летающего — сбить стрелой. Что же касается дракона, то я ещё не знаю, как его поймать! Он не человек, он — дракон!