Конфуций

— Вы требуете от меня слишком многого. Постарайтесь запомнить четыре следующих предложения, которые могут вам пригодиться. Эти правила кажутся простыми, но именно они могут довести до высочайшей степени мудрости того, кто, проникнув в их смысл, согласно им будет вести себя.

— Если этот человек и вправду мудрец, то чем он должен заняться? — спросил министр.

— Ныне законы древних царей находятся в небрежении, — ответил тот. — Мудрец должен первым делом восстановить древние уложения о музыке и ритуалах.

Все свободное от встреч время Конфуций посвещал осмотру Лои.

Столица Чжоу и на самом деле стоила того, чтобы побывать в ней хотя бы однажды.

Дворец чжоуского ванна, длина стен которого достигала трех с половиной километров, высокие могильные курганы, где «в торжественном безмолвии» покоились государи былых времен.

Но больше всего Конфуция поразили сокровища дворцовых покоев и хранилищ.

Оно и понятно! Ведь там имелись богатейшие собрания старинных книг, оружия, музыкальных инструментов, портреты мудрых царей, царские яшмовые скипетры, нефритовые кубки и бронзовые жертвенные сосуды.

Перед залом для торжественных аудиенций выстроились в ряд главные святыни чжоуской династии — девять больших треножников по числу древних областей Поднебесной.

Как гласила легенда, их отлил сам отец человечества Фуси, а чжоуские владыки будут царствовать до тех пор, пока в их дворце будут стоять эти треножники.

Привлек его внимание в родовом храме чжоуских царей и знаменитый на всю Поднебесную бронзовый человек.

Его рот был замкнут тремя замками, а на спине можно было увидеть следующую надпись: «Древний человек, осмотрительный в речах».

Понятное предостережение: кто много говорит, навлечет на себя и много неприятностей.

Поражал своим величием и алтарь божества «пяти злаков» — квадратная насыпь из утрамбованной земли, на которой, предварительно попостившись и совершив омовение, Сын Неба приносил жертвы божеству «пяти видов злаков» и молил его о даровании плодородия полям.

У благородного мужа три моральных принципа: обладая человеколюбием, он не печалится; будучи мудрым, он не сомневается; будучи смелым, он не боится

Как бы ни были велики ваши ошибки, они ничтожны в сравнении с малодушием

Трудно весь день только есть и ни о чем не заботиться! Разве нет поэтому людей, занятых азартными играми и шахматами? И разве те, кто так поступает, похожи на мудрых?

Завроживал и вид тронного зала, на троне которого сидел, опустив руки на яшмовые подлокотники, властелин Поднебесного мира.

Его лицо было скрыто нефритовыми нитями, свисающими с высокой шапки.

Осмотрев все эти чудеса, Конфуций в восхищении воскликнул:

— Благодаря светлому зеркалу выявляется облик вещей!

Интересны были встречи и с местными учеными, которые были поражены умом, образованностью и манерами гостя из Лу.

Придворный учитель музыки после разговора с Конфуцием сказал:

— У этого ученого из Лу есть все знаки высшей мудрости: у него и глаза, и лоб, и спина, и даже осанка мудреца. Его ум столь глубок, а познания столь обширны, что он достоин самого высокого поста…

Польщенный Конфуций ответил, что не обладает задатками великого мудреца и только предан всей душой изучению древней музыки и обрядов.

— Но если этот человек и вправду мудрец, то чем он должен заняться? — спросил кто-то из гостей старого учителя.

— Ныне законы древних царей находятся в небрежении, — ответил тот. — Мудрец должен первым делом восстановить древние уложения о музыке и ритуалах.

Только вот подходящее ли было время для осуществления возвышенных помыслов?

Приехав в Лои, Кун Цю собственными глазами убедился в том, как низко пал некогда блистательный чжоуский двор.

Никто уже не являлся в столицу с изъявлениями преданности и богатыми дарами. А сам правитель и его окружение погрязли в бесконечных спорах о престолонаследии и мелких интригах. Кто из них стал бы слушать молодого правдолюбца?

Во время одной из прогулок по столице, Конфуций зашел в храм Света.

Войдя в храм, он сразу же обратил внимание на то, что живописные изображения древних правителей размещены беспорядочно, совершенно не сообразуясь с деяниями этих правителей.

— Портреты Яо и Шуна, — с нескрываемой печалью сказал он, — помещены рядом с изображениями Кие и Шеу. Между тем их единственное сходство только в том, что как те, так и другие были императорами. Первые считались любимцами неба и народа, вторые, напротив, были ненавистны небу и внушали страх людям. А почему? Потому что первые почитали небо и умели сделать людей счастливыми, вторые же презирали небо и причиняли людям зло, какое только были в состоянии…

В храме предка царской династии Чжоу его внимание привлекла золотая статуя на пьедестале.