Конец

Его учитель, отец Делано, сказал, что у него манихейские взгляды; в устах его это было оскорблением, но по сути правдой. Мыслительный процесс Чиччо был организован так, будто в голове существовали две противоборствующие структуры. Он ощущал их присутствие сердцем. Последние события подтвердили это. Над городом носились силы тьмы, потому пора сматываться, верно? И вот он стоял на углу Двадцать второй и Одиннадцатой авеню, глядя в пустые глазницы памятника Колумбу, возведенному членами братства «Рыцари Колумба» напротив стадиона для игры в баскетбол, у него два пути – вверх или вниз по улице.

Нет, вверх.

Он выбрал вверх.

Он был в черной шерстяной кепке отца на голове, фланелевом шарфе, рабочих перчатках из кожи, в которых вколачивал в землю столбы на ферме, шерстяном пальто длиной почти до голени, надетом поверх плаща, под которым был пиджак школьной формы, под ним термобелье и футболка. И еще в рабочем комбинезоне, утепленных кальсонах и зимних школьных ботинках с галошами.

Как сообщалось на табличке, висевшей на шее великого мужа, «Рыцари Колумба» отменили фейерверк в честь Нового года из-за метели. На проспекте ни души. Ветер бил в спину и подталкивал в горку, вверх по улице. Он решил, что ветер его поддерживает, способствует побегу.

У его поступка не было свидетелей, никто не знал, куда он направляется. Ни на улице, ни на деревьях, ни впереди за горкой не было заметно шевеления, говорившего о присутствии живых существ.

Смотри, как сыпет снег. Можно знать все о том, как снежинки формируются в атмосфере, но, наблюдая за ними, подняв голову, сложно преодолеть уверенность, что они падают ниоткуда, материализуются из воздуха. Ночью снег отливает голубым. Это как-то связано с небом. Он приближался, падал все ниже, закрывал пятна следов, как крышка коробку.

Он не мог не уйти.

Ужасный снегопад, скорее уничтожение улиц. Ему не нужно было смотреть на вздыбленный, будто рябящий покров снега, чтобы отметить про себя, что здесь был пожарный гидрант, а там что-то другое. Случился мистический катаклизм. Индивидуальное физическое существование уничтожалось.

Он хотел исчезнуть.

Смотри, как снег материализуется из пустоты, ах, что за слово. Он хотел прочувствовать все это, происходящее с ним. Верил, что, найдя дорогу, обретет плотность, перестанет быть просто мыслью. Однако ему казалось, что это невозможно. Он не ощущал тяжесть, напротив, все большую легкость.

Ему следовало спросить себя, какова цель. Стать реальным, проявиться силой в мире физическом, иметь деньги, чтобы люди смотрели на тебя, а не сквозь тебя, как поступают, когда вокруг много детей.

Или, напротив, отключиться от иллюзии реальности? Сделать так, чтобы смотрели сквозь тебя, стать невидимкой?

Снег материализовался из пустоты, и он решил проделать все в обратном порядке. Он брел в гору, шаг, еще шаг, ветер подталкивал в спину.

Он хотел раствориться в полосе деревьев. Остановившись наверху, оглянулся назад. Он хотел не оставлять следов. Снег по-прежнему падал. Хотел, чтобы никто не вспомнил, что смотрел ему в лицо.

Произошедшее было, вероятно, неизбежно.

Он прошел пешком пять миль до автобусного вокзала в Ван-Бьюрен-Хайтс и был благодарен возможности заснуть на скамье.

Проснулся на рассвете, опять же, благодарный тому, что нес на теле почти весь гардероб. Он потел в коконе. Кто-то включил над головой аргоновые лампы. Нищий пытался опрокинуть автомат с сигаретами, стоящий в нише у зарешеченного окошка кассы. В зеленоватом воздухе устойчиво ощущался запах мочи.

Получилось так, что он поднялся и сел в своем коконе из одежды, а на его плечо опустился светящийся ангел. Он предупредил, что не стоит покидать Огайо, никого не уведомив, подобная эскапада – шаг беспрецедентный – была им осуждаема и в прошлом. Кроме того, ангел спросил о том, неужели он позволит матери изображать оплакивающую усопших вдову, а самому стать дезертиром. Глашатай благочестия сказал, что ему надо вернуться, выдержать всю процедуру похорон, а потом объявить, что хочет уйти, и тогда уйти.

Автомат с сигаретами плашмя упал на пол, мужчина стоял рядом и сыпал проклятиями. Казалось, он осознал глубину проблемы, разум его постиг, что, даже разбив стекло фасадной панели, он не доберется до сигарет, ибо они надежно погребены под саркофагом из металла. Мужчина упал на колени и стал скрести железо. И смотреть, и не смотреть было одновременно трудно и больно от жалости. Чиччо понял, что во всем обозримом пространстве они одни.

Они в помещении, но здесь вовсе не тепло.

На другом плече появился посланник тьмы и принялся его бранить. Вернуться, воспользоваться найденной для себя уловкой – это предлог дать остыть железу, чтобы потом его нельзя было ковать. В будущем он поймет, что ему комфортно, исчезнет острота момента, а там недалеко и до предательства собственных целей.

Мужчина обмочился, но продолжал осторожно скрести ногтями заднюю панель автомата.