Всегда найдется еблан, который все испортит. Пихнет тебя мордой в дерьмо. Моя, что ли, вина, что она там передо мной в церкви стояла? Ну, я и глазел на ее задницу во время молитвы. Тоже мне, большое дело. А если и видел меня кто, это их проблемы. Им вообще во время молитвы глаза открывать не положено. Вообще не их дело. Проблема этого чертового мира в том, что люди лезут не в свое дело. Каким боком их вообще задевает то, что я на задницу какой-то дамочки поглядываю? Она ж прямо передо мной маячила. Будто я по церкви специально разгуливал, чтобы найти жопу, на которую можно поглазеть во время молитвы. Она была прямо передо мной. Да и по-любому я там не единственный был, кто на женские задницы пялился. Могу поспорить, что большинство этих чертовых святош украдкой посматривают на женские прелести. А может, и лапают по-тихому время от времени. Они дерьмом набиты, что твой рождественский гусь. Небось, всю субботнюю ночь трахали все, что дышит, а потом прибежали в церковь все такие из себя набожные и благочестивые.
Надо было ей в туза присунуть. Черт, это бы их здорово взбесило. Если бы эти фуфлыжники на самом деле молились с закрытыми глазами, я бы присунул ей так, что никто бы и не заметил. Я б ей руку под юбку засунул и лошадку ее покормил, и хрен бы кто просек, что происходит. Она бы на скамейку впереди оперлась, а я бы с ее киской как следует поиграл, а после службы мы бы подождали, пока все разойдутся, и залезли бы потом туда, где хор обычно стоит, и я б ее за органом разложил, задрал бы ей юбку и насадил бы ее на святой жезл. Помолились бы как следует… да уж… как следует бы помолились. Хахаххахахаха
впихнутьейпосамоенебалуй
двигай жопой, сучка
мой священный жезл в твоей
дырке,
такпошевеливайзадницейиспасайсвоюдушу
о, детка, не кончай. Так хорошо.
глубже, глубже. Хорошо.
и присосаться к соску
на ее охуительной сиське
сунуть пальцы в ее
мокрую задницу
боже, как хорошо.
еби меня, ублюдок, еби!
засунуть палец в ее задницу поглубже
поводить членом
по ее манде
о, иисус, иисусе, иисус
пресвятая дева на члене
и орган хреначит
аллилуйя
снова и снова ее половые губы оборачиваются вокруг головки моего большого и толстого дружка
пока я не всовываю пару пальцев в ее анус, одновременно долбя ее мокрую дырку
и пихаю в нее и член, и пальцы до тех пор, пока они не сталкиваются, и я могу ими пощекотать головку члена
о, иисус, иисус, иисус иисус иисус
о, боже, ты меня убиваешь просто
и так вот крутить в ней пальцами и членом и смотреть, как она
закатывает глаза, АЛЛИЛУЙЯ
АЛЛИЛУЙЯ
и хлопает ресницами,
обхватив меня руками и ногами
а мои пальцы и член глубоко в ее внутренностях
а потом поднять ее под мощно лабающий АЛЛИЛУЙЯ АЛЛИЛУЙЯ орга́н и разложить на алтаре
глядя на то, как ее дыра всасывает мой хер
и положив просвирку на конец
АЛЛИЛУЙЯ АЛЛИЛУЙЯ
причастить ее с него
наполнив ее щель хлебом и вином
и самому причаститься из нее
о боже всемогущий, о боже, о боже
и трахаться, пока не затрясется чертова церковь
и он вертелся и стонал, чувствуя растекающийся по телу жар, напряжение усиливалось, глаза лезли прочь из глазниц, жар обжигал подобно солнечному протуберанцу, прорывающемуся сквозь метеоритный дождь образов, с визгом несущихся по небесному своду его сознания, грозя взорвать его голову, а он вцепился в свой болезненно окаменевший член, пытаясь то ли придушить его, то ли согнуть, то ли сломать, но неудачно, а потому в отчаянии сжимал его в руке, а тот продолжал распухать и гореть, гудя от напряжения, проходящего через него, пульсируя, и он метался и крутился на койке, ощущая растущее напряжение, а потом уже не мог его удерживать, и его тело задергалось в судорогах, и он почувствовал, как жар толчками изливается ему в руку, а потом его тело сначала окаменело, а после съежилось, когда последние капли тепла просочились сквозь его пальцы. Он медленно повернул голову и уткнулся лицом в подушку. Всхлипывая, он едва слышно сказал нет.