Комната

Он пытался идти как обычно, но не мог, потому что намочил штаны. До его дома оставалась еще пара сотен метров, и это расстояние казалось бесконечным, особенно с этим ярким солнцем, проезжающими мимо машинами, автобусами и идущими по улице людьми. Он только-только научился свистеть, или так ему казалось, и он пытался насвистывать что-то по пути домой, но с его губ слетал лишь какой-то невнятный звук вуууф, вуууф. Хорошо, что было лето и не было холодно. Зимой в обоссанных штанах было бы совсем непросто идти, да еще и обычным шагом. Вот только зимой его штаны бывали мокрыми от льда и снега, не от мочи, поэтому ему не надо было прикидываться, будто они сухие. А еще на нем было несколько свитеров и пальто и даже если он и писался в штаны, то это было не сильно заметно. А сейчас он шагал в коротких штанишках, с большим мокрым пятном, и чувствовал запах мочи, поэтому ему было непросто идти так, будто штаны сухие. Он чувствовал, что его ноги не идут как обычно, а ступают слегка враскорячку. Он не помнил точно, как именно он ходил, когда его штаны были сухими. Он понимал, что обычно так не ходит, но как именно он обычно ходил? Он пытался вспомнить, в каком именно порядке обычно двигались его ноги, но, как бы он ни менял походку, ни один из вариантов не ощущался как нормальный. Он попытался с усилием сжать ноги вместе, но чуть не упал, споткнувшись. С каждым шагом он старался немного менять положение ног, но ни одна из попыток не была успешной, и путь домой казался очень долгим. Он всегда мог рассказать матери о том, что описался. Она могла на него накричать, но не это было самым ужасным. Она ведь могла задать вопрос, почему он это сделал. И что он ей на это ответит? Что-то случилось, и он обоссался? А она спросит о том, что именно случилось, и что он ей на это скажет? Он мог сказать ей, что его чуть не сбила машина. Такое уже было. По дороге в школу ему надо было пересечь большой перекресток, где пересекались все улицы, и там машины всегда носились туда-сюда. Полицейский, регулировавший движение, махнул ему рукой, мол, переходи, а он стоял на островке безопасности посреди этого перекрестка, и вот рванул через дорогу, и тут визг тормозов, потому что водитель видел зеленый свет, и он так испугался, что намочил штаны. Машина остановилась в сантиметрах от него, но его не задела. По крайней мере, он не помнил, чтобы она его задела. К нему подбежал полицейский, мужик-водитель выскочил из машины. Спрашивали у него, в порядке ли он. Потом осмотрели его и убедились в том, что он не пострадал, поставили его на ноги. Потом они посадили его в машину к этому мужику, чтобы тот отвез его домой и рассказал матери о случившемся, а он боялся сказать этому дядьке о том, что обоссался. Он понимал, что намочит сиденье машины, и ему очень этого не хотелось, но он не знал, что ему делать. Ему пришлось сидеть на этом сиденье, а поскольку он не мог сказать водителю о своих мокрых штанах, то пытался сидеть с чуть приподнятым задом, опираясь спиной на спинку и отталкиваясь от пола ногами, но этого было недостаточно. И в любом случае он знал, что мужик чувствует запах, и поездка в пару кварталов до дома была просто бесконечной, и этот водитель постоянно спрашивал его, в порядке ли он и болит ли у него где-нибудь, а он все пытался не касаться задницей сиденья и тупо пялился на дорогу впереди, отвечая дергаными кивками на его вопросы, и, когда они добрались до его дома, он рванул по лестнице вверх, криками взывая к матери, потом обхватил ее руками и разрыдался, и все что-то говорили и спрашивали и отвечали, а она обнимала его и успокаивала, а когда мужик наконец ушел, он сказал ей, что описался, и она, улыбнувшись, сказала, что все нормально, и вот если сейчас он ей скажет, что его чуть не сбила машина, она начнет спрашивать о том, что он вообще там, на улице, делал, и кто был водитель, и как его имя, и где именно это случилось, и он не будет знать, что ответить. А что он мог ответить? Как объяснить, отчего он намочил штаны? Это Лесли во всем виновата и ее братец. Если бы они не потащили его с собой в подвал, этого бы не случилось. Он-то думал, что все будет как в прошлый раз, когда он с друзьями спускался в подвал с Лесли, и они спускали штаны, а Лесли задирала юбку, чтобы им было видно ее штучку, и она ее раздвигала, потом нагибалась, и он на нее писал, потом она писала на него, но в этот раз его штаны были мокрыми, и он не мог нормально шагать, а скоро уже покажется его дом, и ему нужно что-то придумать, чтобы сказать матери. Если только ему не удастся пробраться в ванную до того, как она его увидит, и он положит мокрые трусы в корзину для грязного белья, где она, возможно, не унюхает запах мочи. А затем, возможно, он сможет пробраться в свою комнату и надеть чистые трусы, и она ничего не узнает, а он будет сидеть в комнате и слушать радио, пока не вернется с работы отец и они не сядут вместе ужинать. Но как ему подняться по лестнице и остаться незамеченным? А потом – по коридору в ванную? Тут все было скрипучим. Лестница, дверь, пол. Все. К тому же он не мог нормально шагать. Особенно вверх по лестнице. По улице идти нормально было той еще проблемой, а по лестнице подняться будет еще трудней. Каждый шаг отзывался скрипом и стоном, а его штаны будто бы становились еще мокрей. И он начинал мерзнуть, потому что солнце тут не светило и сложно было приспособиться к резкому отсутствию света и холодной сырости. Он поднимался все выше по лестнице, а запах мочи становился все сильнее. Он слегка поежился, открывая дверь и бочком пробираясь в гостиную, где его мать полировала тряпкой мебель. Он почувствовал резкий, чистый запах мебельной полироли, но запах мочи быстро перебил его. Ему хотелось улыбнуться и проскочить в свою комнату или куда еще, или сказать что-то вроде привет, мам, или еще что-то такое, но его губам и телу было наплевать на его желания, поэтому он слегка потоптался на месте с опущенной головой, чувствуя сырость, холод и жжение. Мать посмотрела на него и спросила, что случилось. Он пробормотал, заикаясь, несколько невнятных слогов, и она, подойдя ближе, более пристально посмотрела на него и снова спросила, что случилось, а он попытался сказать, что ничего, и пожать плечами, но вместо этого заелозил и что-то пробубнил. Его хватило на несколько секунд. Потом он рассказал ей, что намочил штаны, что Лесли на него пописала, а его мать только спрашивала что? что? и он показал ей мокрое пятно, снова рассказав ей, медленно, истерично, о том, что он пописал на Лесли, а она на него, и его мать отшлепала его и отправила в его комнату ждать, когда придет с работы отец, чтобы ему все рассказать, и все то время, пока он его ждал, ему хотелось плакать и чтобы отец вообще никогда не пришел бы домой, одновременно надеясь, что тот придет с работы пораньше, чтобы побыстрей с этим покончить, и, в конце концов, отец пришел домой и он ему рассказал о случившемся, и было много шума и смятения, а потом ему сказали принять ванну, а когда он помылся, мать сказала ему никогда так больше не делать и держаться от Лесли подальше, и его отправили спать раньше обычного, и день наконец подошел к концу, но он не мог уснуть, потому что боялся, что его родители могут рассказать все родителям Лесли и ей самой и они будут знать, что это он нажаловался, и она расскажет все его друзьям, и они перестанут с ним разговаривать, и ему очень хотелось, чтобы пришел сон и ночь закончилась и пришло утро и, возможно, со всем этим было бы покончено, во всяком случае, запах ушел и ему было тепло и сухо,