Командиры седеют рано

В комнате почти не было мебели. Стол, за которым сидел Ярцев, солдатская койка, полка с книгами, да в углу на гвоздях, вбитых в стену, висели шинель и еще какая-то одежда, накрытая марлей от пыли.

Ефим опустился на землю и побрел в казарму. «Как же это я не знал, что тут живет взводный?.. И чего он пишет? Каждый день его окно светится дольше всех».

С этого дня окно перестало интересовать солдата. Стоя в наряде или возвращаясь вечером с занятий, Ефим лишь мельком смотрел на него и отмечал: «Скажи, пожалуйста, все сидит. До чего же упорный!»

Через месяц Пилипенко, будучи дневальным, снова стоял у окна в казарме и от нечего делать смотрел на освещенный квадрат в доме напротив. Он смотрел на него потому, что смотреть было больше не на что, в черноте, стоявшей за плацем, только и виднелся этот яркий прямоугольник.

«Неужели все пишет? — И вдруг у Ефима мелькнуло сомнение: — А может быть, там комната для занятий, и офицеры бывают в ней разные? А одежда на стене? Так она, наверное, писаря, который там обслуживает, и кровать его. Писаря, они всегда пристраиваются жить в служебных помещениях».

Это предположение вновь растревожило любопытство Ефима. Ему очень хотелось, чтобы там оказался другой офицер. Как-то не по себе оттого, что молодой офицер так напряженно и постоянно работает. Ефим был убежден, что люди втайне все стремятся работать поменьше, а трудятся лишь потому, что надо зарабатывать на еду. А тут вдруг сидит лейтенант и до поздней ночи работает не разгибаясь! Чего мается? Заработок не сдельный — все равно то же получит! Нет, наверное, там бывают разные.

Пилипенко решил на минутку отлучиться. Он вышел из казармы. Стараясь не стучать каблуками по асфальту, пошел к противоположной стороне двора.

Как и в первый раз, он встал одной ногой на карниз, а другой оттолкнулся от земли.

В ярко освещенной комнате сидел за столом все тот же лейтенант Ярцев и листал книгу. Перед ним на столе лежали тетради, цветные карандаши, книги. Ефим узнал одну толстую тетрадь в красном дерматиновом переплете, она всегда лежала во время занятий перед командиром взвода. «Конспекты пишет, — убедился Ефим. — Ну и человек! Молодой, а какой настырный. Он один всегда и сидит. В комнате для занятий столов было бы больше. И кровать, и одежда, стало быть, тоже его».

Непонятное беспокойство охватило Пилипенко после второго посещения окна. Ефим все чаще вспоминал, как лейтенант работает по ночам. После сигнала «Отбой», когда не стоял в наряде, Пилипенко специально выходил посмотреть — светится или нет? И почти всегда в окне был свет. Раньше на классных занятиях Пилипенко обычно дремал. Забирался куда-нибудь в уголок и сладко нежился в теплом покое. О чем говорилось — не слушал. Теперь же в классе Ефим никак не мог нагнать на себя приятную дрему. Как увидит на столе перед лейтенантом Ярцевым знакомые тетради, так становится интересно, чего же он в них написал. Послушал раз, послушал другой — интересно.

Лейтенант говорил о разном, иногда о войне — как люди Родину защищали, иногда о том, какая будет жизнь. А однажды Пилипенко очень запомнилось, как Ярцев говорил о бдительности. Раньше Ефим думал, что бдительность эту должны проявлять только вожди и большие начальники, те, кому сверху всех врагов видно. А вот лейтенант говорил: бдительность относится к каждому солдату — это значит: «бди каждый на своем месте». Если ты плохой шофер, то машина твоя не пойдет и ты не подвезешь боеприпасы в бою, если плохой повар — целому полку испортишь настроение, а если плохой солдат, как Пилипенко, то можешь большую беду общему делу принести. Пилипенко стреляет плохо, физическая подготовка у него — «неудовлетворительно». Что от него ожидать? Вот, допустим, встретит отделение, в котором служит Пилипенко, такое же отделение противника. Враг сразу рядового Пилипенко одолеет, и уже двое на соседа Пилипенко набросятся. А если этот сосед против двух не устоит, они уже втроем еще на кого-то навалятся. Целое отделение может дрогнуть, а без него — взвод, а без взвода — рота. И все потому, что один солдат Пилипенко бдительность свою запустил — не готовился Родину защищать.

…Нет, Пилипенко сразу после этого не перековался. И через месяц он тоже отлынивал от трудных работ, искал, где полегче, любил поспать. Но все же что-то шевельнулось у него в груди, приподнялось и настороженно замерло. Может быть, проснулась совесть? Может быть.

Свет в окне лейтенанта по вечерам все горел и горел. К концу второго года служба у Пилипенко стала выравниваться. Сделался он более подвижным, на занятиях слушал внимательно, старался не опаздывать и не отставать от других. Это не прошло не замеченным. Однажды на совещании у командира роты зашел разговор об изменениях в его поведении. Каждый, кто раньше предлагал свои меры, теперь считал, что именно его предложение сыграло решающую роль.

Старшина Шубцов уверял:

— Испугался трибунала. Я же говорил, что не такой он простачок, каким прикидывается. Почуял, что дело запахло керосином!

Секретарь комсомольской организации ефрейтор Ромоданов возразил: