Командиры седеют рано

Иногда Пилипенко долго глядел на светлый квадрат, и его не очень изобретательная фантазия рисовала картины, происходящие в этой комнате. Чаще это бывала девушка, которая раздевалась перед сном. Ефим не раз хотел подкрасться и заглянуть в окно. Дело не трудное. Окно на первом этаже — подошел, встал на карниз — и смотри.

Пилипенко сам не знал, почему он до сих пор это не сделал. Стеснялся? Ерунда! Ефим служил первый год, но уже считался неисправимым. Чрезвычайных происшествий он не совершал. Громких проступков за ним не числилось. Руководствовался принципом: «Солдат спит, а служба идет!» В общем, он был отъявленным лодырем.

Порок этот зародился у него давно — еще на гражданке. Взбрело кому-то в голову назначить здоровенного детину сторожем на бахчу. Наверное, посчитали, что верзила Ефим будет действовать на воров устрашающе. Ефим с виду огромный, только мягкий, как надувная лодка. В общем, назначили его в сторожа. Ну а воров на селе вовсе не было. Шалили, конечно, мальчишки. И как только заступил на службу Ефим, пацаны очень скоро перестали лазить на эту бахчу. Что за интерес? Никакой романтики! Спит Ефим, храпит так, что арбузы того и гляди полопаются. Ушли ребята к более интересным сторожам. Так вот и вырос на бахче кроме арбузов еще и породистый лентяй, по имени Ефим Пилипенко.

Был он медлительный и невозмутимый. Со стороны казался парнем недалеким, но в действительности был не глуп — семилетку окончил с хорошими отметками. Мнение о своей лености он не опровергал и им не тяготился: так спокойней, меньше спросу.

В армии Ефим тоже все делал не спеша, а если позволяла обстановка, то и вообще ничего не делал. Горизонтальное положение было для него самым желанным. Он всюду опаздывал, отставал, отлынивал.

Пилипенко пытались перевоспитывать. Сначала беседовали. Ефиму нравились беседы командиров. До чего же складно, подолгу об одном и том же могут говорить люди! Ефим соглашался с доводами старших, а сам был себе на уме — резвости не прибавлял. Тогда его начали наказывать: ставили в наряд. Эта мера тоже пришлась по душе неприхотливому увальню: стой себе в тепле, в помещении — все лучше, чем под дождем осенью или на жаре летом. Сажали Ефима и на гауптвахту, но и это не подействовало.

Были в роте и сторонники более решительных воздействий на Пилипенко. Старшина Шубцов, например, стройный, плечистый здоровяк, бывший раньше до службы токарем, прямо требовал:

— Судить надо Пилипенко за симуляцию или за саботаж! Не простачок он — притворяется!

Секретарь комсомольской организации ефрейтор Ромоданов тоже горячился, все чьи-то слова приводил:

— Равнодушные страшнее открытых врагов!

Но командир роты капитан Бугров умерял их пыл:

— Не надо торопиться. Не созрел еще человек. — С явной иронией добавлял: — Темный. Всего семь классов кончил! Придет время — все поймет и даже стыдиться будет за такое поведение. Правда, Пилипенко? — спрашивал вдруг Бугров громовым голосом и пристально смотрел при этом Ефиму в глаза.

Холодел Пилипенко от его взгляда и громкого голоса — чувствовал: видит капитан Бугров его насквозь, понимает его хитрость до тонкости. Однако капитан не брал его в решительный оборот и действительно чего-то выжидал. Пилипенко старался как можно реже попадаться на глаза командиру роты.

Был еще командир взвода лейтенант Ярцев. Ну этого Пилипенко даже в расчет не брал.

Молоденький лейтенант прибыл из училища в тот же год, когда Пилипенко призвали на службу. Был он гибкий, с тонкой, как у девушки, талией, лицо румяное. Только глаза его не подходили к юношескому виду — были строгие, серые. Лейтенант сам еще не твердо стоял на ногах, присматривался, привыкал. Ему некогда было уделять много внимания ленивому солдату.

…Пилипенко вдоволь насмотрелся на освещенное окно, вволю помечтал о происходящих там картинах и, распалившись заманчивыми видениями, решил: «Сегодня обязательно посмотрю, что она там делает?» Оставить дежурство он не осмелился. Дождался смены.

Выйдя в прохладный мрак ночи, Пилипенко не торопясь огляделся и, убедившись, что двор пуст, воровато пошел к освещенному окну. Тени деревьев лежали на асфальте черным кружевом, и оттого, что ветви шевелил ветерок, казалось, будто качается строевой плац.

Подойдя к дому, Ефим остановился. Не поворачивая головы, как волк, одними глазами повел вправо, влево. Не обнаружив для себя никакой опасности, поставил ногу на карниз и ухватился за подоконник. Легонько оттолкнувшись другой ногой от земли, он выпрямился и замер на уровне нижнего обреза оконной рамы.

Разочарование и даже обида охватили Ефима при первом же взгляде. Какие видения в его голове рисовались — и вдруг такая ерунда!

В комнате за письменным столом сидел лейтенант Ярцев. Он был в зеленой рубашке без галстука, форменная тужурка висела на спинке стула. Офицер сидел за столом и писал. Густые волосы его были в беспорядке, лицо сосредоточенно, на лбу — две сердитые складки.