Командиры седеют рано

Первым, как и полагалось, Миронова встретил командир автороты Петухов. Отдал рапорт. Доложил о результатах командировки и повел полковника вдоль ряда новеньких грузовиков.

— Как вел себя Паханов? — спросил Миронов.

— Безукоризненно. Пил газированную воду.

— Отлучался?

— Один раз. С моего разрешения. Правда, на всю ночь.

— Ну?

— Вернулся утром. Трезвый. Серьезный. Не злой, не веселый, а именно — серьезный.

— Ничего не рассказывал?

Петухов метнул в полковника косой взгляд:

— Он рассказывает только вам.

Миронов не остался в долгу:

— Между прочим, когда я был командиром роты — мои подчиненные на сторону свои душевные дела не носили.

Петухов молча проглотил упрек.

Увидев Паханова, Миронов окликнул его и повел в курилку.

— Как дела?

— Плохо, — коротко бросил Жорка.

— Нину видел?

Жорка жадно курил.

— Нет.

— Почему?

— Сидит. Недавно год получила.

Полковник сочувственно помолчал, потом спросил:

— Может быть, это к лучшему?

— Чего же хорошего?

— Наступает же время, когда человеку надоедает сидеть. Возможно, такое случится и с Ниной. Она выйдет из колонии. А ты как раз вернешься из армии. Хорошо бы вам уехать в другой город. Оторваться от старых знакомых. Рассказ об экспрессах, Жора, это была не приманка. Ты действительно можешь устроиться на такую работу.

— Я понимаю.

— Ты знаешь, где она сидит? Напиши ей.

Жорка оживился. До этого он сидел согнувшись, а тут выпрямился, глаза заблестели энергичным огоньком.

— Это было бы здорово! Всегда вы, товарищ полковник, такое нужное придумаете, прямо сказать не могу… Но как ее найти? Я не знаю, где она находится.

— Ну хотя бы приблизительно. Неужели не слышал? На Севере, на Дальнем Востоке?

— Что вы, товарищ полковник, с малыми сроками так далеко не посылают. Она где-нибудь в Ташкентской области.

— Тогда можешь считать, что мы ее нашли. Сегодня скажу начальнику штаба — он напишет официальный запрос. — Полковник достал блокнот. — Как ее фамилия?

— Чемоданова была.

— Чудные у вашего брата фамилии.

— Это от волнения.

— Как от волнения?

— Ну, когда попадешься и начинают составлять протокол, бухнешь первую, что на ум придет.

— Как же нам быть? — сказал Миронов. — Вдруг Нина впопыхах назвала другую фамилию?

— Она может, — с сожалением и в то же время восхищенно сказал Жорка. — Это такая шкода — уму непостижимо.

— Будем пока искать Чемоданову!

17

Третий год службы прошел у рядового Паханова ровнее. Он получил второй класс и повесил на гимнастерку синий значок с золотой каемкой. Никаких срывов и нарушений дисциплины. Большую роль сыграла переписка, которая установилась между солдатом и Ниной. На запрос штаба пришло сообщение с ее адресом. Когда Миронов передал Паханову конверт, Жорка от счастья выругался самыми непристойными словами. Другой бы кинулся обнимать полковника, может быть, даже запрыгал бы, как ребенок, от радости. Но грубая Жоркина жизнь приучила его своеобразно выражать и восторг. В этом страшном витиеватом ругательстве была и радость, и благодарность командиру, и любовь к Нине. О чем они переписывались, никому не было известно. Только Миронову Жорка иногда пересказывал отдельные места.

— Нинка меня теперь «командиром» зовет. Смотри, говорит, командир, генералов не обижай. Насчет тихой жизни согласна. Только ей верить нельзя — это она пока сидит. А выйдет на волю — все забудет.

Жорку приглашали на все открытые комсомольские собрания. Особенно ему нравились прения. Острая критика его просто поражала. Раздраконит кто-нибудь товарища, а в перерыве, глядишь, курят вместе и продолжают спорить.

— Я бы его после этого избил или навек врагом посчитал, — ухмылялся Жорка, — они, смотри, папиросами друг друга угощают!

Однажды секретарь Клименко попросил Паханова остаться в ленинской комнате после собрания. Когда все разошлись, сержант сказал:

— Не пора ли тебе, Жора, подавать заявление?

Жорка поразился:

— Мне? В комсомол?

— Да, тебе.

— Кто же мне поверит?

— Мы поверим — товарищи по службе.

— А рекомендации?

— Я дам, Гнатюк даст, старшина Озеров.

— Разве Озеров комсомолец? Он же немолодой.

— Он коммунист, Жора.

Это было настоящим открытием: старшина Озеров — коммунист! Сейчас Жорка знал — коммунисты самые честные и порядочные люди. А если бы он узнал, что Озеров коммунист, в первый год службы, когда в голове его был полнейший сумбур, дружба между ними наверняка не склеилась бы.

— Ну как, будешь подавать заявление? Я помогу подготовиться.

Жорка молчал. Прошлое и настоящее вдруг встало в его памяти, закружилось, перепуталось, да так, что он не мог разглядеть в этом сумбуре свое будущее.

— Пока подожду.

— Почему?

— Рано.

— Не скромничай!

— Верно говорю. Подождать надо. Ты, Клименко, не торопись. Вдруг я комсомольский билет куда-нибудь в неподходящее место занесу? — задумчиво спросил Паханов.

— Да брось ты свое прошлое ворошить! — горячился секретарь. — С этим все кончено. Третий год в армии служишь. Посуди сам — может ли человек после хорошей бани, чистый, раскрасневшийся, в хрустящем новом белье вдруг полезть в грязь, болото смердящее.

— Может.

— Ну, знаешь, тогда это не человек, а падаль! — вскипел Клименко.