Командиры седеют рано

И все-таки Жорка Паханов был уже не тот Паханов. Беседы полковника, письма Сеньки Штымпа, дружеские отношения с Озеровым, рота, профессия породили свежий ветерок, который частенько налетал на пылкие мечтания. Паханов старался подавить эти отрезвляющие порывы — уж очень лучезарны были видения. Жаль с ними расставаться! И все же, помечтав час, а то и целый вечер, Жорка с тоской думал: недолгое ведь это счастье. Первый постовой милиционер взмахнет палочкой — и конец. А за «Волгу» дадут не год и не два. И опять получается — прав полковник. Отсидит он лет десять, выйдет стариком и…

Жорка хитрил сам с собой. Он откладывал время осуществления своего плана и находил для этого убедительные причины: нужно научиться хорошо водить машину, права правами, а практики у него нет. Он решил послужить еще с полгодика, тем более, что служба становилась для него уже интересной: он получит машину, сядет за руль. Будет ездить по улицам города.

Жорка не признавался себе, а может, до конца и не осознал, что еще удерживает его — привязанность к полку, к новым товарищам, а главное — к полковнику Миронову. Он знал — у Миронова будут большие неприятности в случае Жоркиного дезертирства, он допустил много отступлений, желая помочь Жорке. Хотя бы эти права шофера. Жорка отлично понимал, что отношение к нему Петухова и всех окружающих — тоже дело полковника. Если бы не он, давно сломали бы Жорке рога, сидеть бы ему теперь в тюрьме. Сказалась и дружба с Озеровым. У Паханова никогда прежде не было такого друга — отзывчивого и ненавязчивого. Озеров не копался в Жоркином прошлом. Жорка не рассказывал о нем. Обоим было хорошо.

При очередном разговоре с полковником Мироновым командир автороты сказал:

— Все же я боюсь доверить Паханову машину. Мутный он для меня. Не вижу его мыслей.

— А вы закрепите за ним боевую, — посоветовал Миронов.

— Что вы, товарищ полковник, сразу новую машину давать! — возразил капитан.

— Да-да, нужно посадить именно на боевую, — подтвердил командир полка и посмотрел на капитана — неужели не понимает?

Лицо Петухова вдруг посветлело, он заулыбался:

— Я вас понял, — весело сказал капитан. — Все понял. Боевая машина стоит себе под навесом. Выходит только по тревоге, вместе с остальными. Всегда или в колонне или в парке, одиночкой боевые машины не ходят.

…Жорка обошел грузовик вокруг и остановился зачарованный. Машина новая. Краска зеркально блестела. Покрышки неезженные — весь узор на них четкий, еще даже не запачканный. Передние и боковые стекла закрыты плотной бумагой, чтобы не выгорала внутренняя обшивка кабины от сильного южного солнца.

Капитан Петухов разъяснял:

— По тревоге вы подгоняете машину к складу боеприпасов. Двигаться будете вот за этой — двадцать пятой. Сегодня пройдете по дороге, которая ведет к складу. Посмотрите ее, изучите подъезды.

Капитан ушел. Паханов залез в кабину. В кабине было прохладно и сумеречно, пахло новым дерматином. Он был счастлив.

14

Однажды ночью в казармах задребезжали звонки, загорелись красные лампочки. Тревога. Волнующее зрелище — когда сотня парней одновременно вскакивает с постелей, торопливо одевается. Разбирают оружие и бегут по своим местам. И все это в полном молчании. Лишь изредка звучат короткие команды сержантов.

У Жорки дрожали руки от нервного возбуждения. Одеваясь, он думал: «Случись такое где-нибудь на вокзале, побили б друг друга. А здесь — порядок», — и в Жорке шевельнулось чувство, похожее на гордость, — как же, и он участник этого продуманного порядка!

В парке гудели моторы. Автомобили осторожно, чтоб не зацепить друг друга, выбирались за ворота. Паханов зорко следил за соседом. Когда из-под навеса выехал 25-й, Жорка включил скорость и потихоньку дал газ. Машина послушно двинулась с места. Паханов вел ее с гулко бьющимся сердцем. Малейшее движение рулем, и автомобиль послушно выполнял приказ. Новый мотор мурлыкал ровно и мягко.

Около склада было шумно. Ящики со снарядами выплывали по громыхающей ленте из утробы подвала и, подхваченные солдатами погрузочной команды, тяжело бухали в кузова машин.

Жоркин грузовик могуче скрипел новыми рессорами и заметно проседал под тяжестью. Жорке стало жаль машину, он утешал ее: «Ничего не поделаешь, брат, — тревога».

На марше думать было некогда. Машину обволакивала густая завеса пыли. Впереди идущая 25-я то исчезала в пылевом облаке, то борт ее неожиданно обнаруживался перед самым радиатором, и тогда Жорку обдавало холодным потом. Он, проклиная пыль, всматривался в ее густые космы так, что кололо веки.

К рассвету полк вышел в назначенный район. Нужно было маскироваться. Шоферы взялись за лопаты. Ох, нелегко выкопать котлован для такой махины! Спешили. Жорка, не привыкший к такой тяжелой работе, через час набил на руках кровавые мозоли. Но все рыли — и он рыл, скрипя от боли зубами.

К нему подошел Озеров.

— Перекури, Жора, — пригласил он.

Паханов размазал по лицу пыль и пот, сел на подножку рядом со старшиной. Когда Жорка трясущимися пальцами брал папиросу, Озеров увидел, во что превратились его руки.

— Ты покури, а я покидаю.

— Не надо, — возразил Жорка.