Командиры седеют рано

— Капитан хочет, чтобы в роте был порядок. Если каждый солдат будет по своему желанию гонять и бить машины, полк станет небоеспособным. Вот ты машину из строя вывел, а на ней должны снаряды везти в случае тревоги.

— Машина исправная. Только помыть, — вздохнув, сказал Жорка. — Не переводите меня из автороты, товарищ полковник. Больше такого не будет — слово даю.

Помня о том, что повседневно работать с Пахановым приходится Петухову, и желая поддержать его авторитет, полковник сказал:

— Я попрошу капитана, чтобы он не настаивал на переводе. Но учти, это в последний раз. Если Петухов мне на тебя пожалуется, больше заступаться не буду. И тогда прощай туристские экспрессы. Шофером не станешь.

Паханов отсидел пять суток. Командир роты смягчил наказание и разрешил его освободить. Но восстановить забор приказал ему. Жорка целую неделю месил глину, делал кирпич-сырец и выкладывал стену. Шоферы подшучивали над ним:

— Тебе на вертолет надо, чтоб с земли сразу в небо.

— В другой раз на аккумуляторную правь, ее давно перестраивать нужно.

И самым удивительным было то, что Жорка на шутки не обижался. Он смеялся вместе с солдатами и даже отвечал им в таком же веселом тоне:

— Другой раз на склад запчастей наеду. Готовьтесь хватать кому что нужно.

Вечером старшина Озеров пел под гитару свои задушевные песенки. Увидев Паханова в сторонке, сверхсрочник позвал:

— Жора, иди садись.

Если бы позвал кто-нибудь другой, Паханов не пошел. А Озеров ему нравился. Старшина потеснил соседей, усадил Жорку рядом с собой. И, не обращая больше на него внимания, продолжал песню:

Помню косы, помню майку,
Помню смуглый цвет лица,
Помню, как мы расставались,
От начала до конца.

Жорка сидел в тесном солдатском кругу. Курил. Каждый думал о любимой девушке. И Жорка тоже вспомнил свою любовь — бедовую карманницу Нинку Чемоданову.

Однажды, когда Паханов проходил мимо склада, его окликнул старшина Озеров:

— Жора, зайди на минуту.

Паханов зашел. В складе было прохладно, хорошо пахло машинным маслом, вдоль стен на стеллажах аккуратными штабельками лежали запчасти.

— Помоги мне задние мосты в тот угол переставить. Тяжелые, черти…

Паханов помог. Потом вместе мыли руки. Сели покурить. Старшина был ненавязчив. Он ни о чем не спрашивал, не поучал. Жорка сам задавал вопросы приглянувшемуся сверхсрочнику, причем, как всегда, говорил «ты». Уж так сложилась Жоркина жизнь. Никто не говорил ему «вы».

— Воевал? — спросил Паханов, имея в виду две полоски лент на груди старшины.

— Было дело.

— Интересно. Убьешь человека на фронте — орден дадут. Убьешь в мирное время — высшую меру получишь.

— Если человека убьешь и на фронте — расстреляют. Награды дают за истребление врагов.

— А враги, что ж, не люди?

— Выходит, нет.

— А какие они — враги?

Старшина нахмурил брови, глубже затянулся папироской. Лицо его сделалось суровым.

— Враги, говоришь? Мой личный враг, к примеру, был таким: нахальный, жадный и безжалостный. Жил я до войны под Киевом, в колхозе. Женился. Дом построил. Была у меня дочка Галя. Шустрая лопотушка. Утром заберется ко мне в постель, сядет верхом и давай погонять: «Но, лошадка!» Жена Маруся — добрая дивчина. Все было хорошо. И вот пришел враг. Он стал разрушать города и уничтожать людей. Молодых женщин угоняли в Германию. Стали забирать и мою Марусю. Дочка Галочка кинулась к матери. Обхватила ее ноги. Плакала. Не пускала. Мешала, одним словом. Так фашист взял ее за ноги — да головой об угол. — Старшина почти не отрывался от папиросы, голос стал хриплым. — Вот он какой — враг мой, Жора. Узнал я об этом от матери старухи. Она все сама видела. Стал бить я фашистов подряд. И ни в одном не ошибся. Все они, гады, одинаковые. Не мне, так кому-то другому каждый из них принес несчастье.

Старшина замолчал. Молчал и пораженный Паханов.

— Вот так, брат, — сказал, вздохнув, Озеров и направился в дальний угол перебирать запчасти.

Жорка пошел в роту. Рассказ старшины просто обжег его сердце. Если бы случилось такое с ним, он их зубами рвал бы…

А вечером Паханов сам подошел к Озерову в курилке, когда тот пришел с гитарой, и сел рядом. Слушал песни старшины и думал — только он один знает, почему у Озерова все песенки получаются грустными.

13

Паханов в автомобильной роте прижился.

Капитан Петухов, спокойно поразмыслив, понял, чего от него хочет командование полка. Он относился к рядовому Паханову сдержанно, без крика. Такое отношение передалось всему личному составу роты. Ветлугин и Миронов тоже не выпускали его из виду. Если же полковнику случалось встретиться где-либо со строем автороты, на разводе или по пути в столовую, Миронов непременно отыскивал глазами в строю Паханова и, встретив его взгляд, будто напоминал ему: «Держись, Жора!»