Жорка встал и послал Гнатюка вместе с его помощью так далеко, что тот только оторопело поморгал белесыми ресницами. Паханов ушел в спальную комнату.
При следующем посещении командира сержант Клименко рассказал ему о неудавшейся попытке. Миронов расхохотался, но, отсмеявшись, вернулся к разговору.
— Надо это делать тоньше, естественнее. Нужно подобрать такого человека, которому Паханов симпатизирует.
— Да он ни с кем не разговаривает, товарищ полковник! А станешь понастойчивее — обругает. У него только и услышишь: «В лоб дам. В глаз дам. Мотай по холодку».
— Уж в таком мире он жил — там закон джунглей. Каждый стоит за себя. Силой или устрашением. А где сейчас Паханов?
— Где-то здесь, в роте.
Полковник и Клименко пошли по расположению роты. В помещении Паханова не было. Они вышли во двор. Вечер был теплый и темный. В эту пору до восхода луны всегда темно.
Из курилки, обсаженной молодыми деревцами, доносилась песня. Под аккомпанемент гитары голос, похожий на голос Марка Бернеса, выводил:
Миронов подошел ближе. Сквозь ветки был виден тесный кружок солдат. Вспыхивали яркие угольки папирос. Видно, слушатели глубоко затягивались. Миронов не обнаружил Паханова. Но вдруг он увидел темный силуэт человека по ту сторону курилки. Это был Жорка. Он стоял за деревьями и тоже слушал песню.
— Видишь? — спросил полковник секретаря, кивнув в сторону Паханова.
— Вижу.
— Нравится, — задумчиво сказал Миронов. — Кто поет?
— Старшина Озеров.
— А, из ремонтной мастерской? Заведующий складом запчастей?
— Так точно.
— Скажи, пожалуйста, никогда бы не подумал, что он петь умеет… И хорошо поет.
В этот вечер Миронов вызвал Озерова в штаб и долго с ним беседовал о Паханове. Не только рассказывал о нем, но и советовался. Озеров — коммунист, опытный и добросовестный сверхсрочник.
Старшина Озеров был ветераном. Он прошел с полком всю войну и потом переезжал с места на место, куда бы его ни передислоцировали. Даже в Кара-Кумы поехал без колебания. Коренастый крепыш. Лицо коричневое от загара, волос темный, с белесой опалиной от солнца. Серьезный, степенный человек. Он пользовался благосклонностью у местных невест, но почему-то не женился. Квартиры в городе не имел. Жил в пристройке рядом с ротными кладовыми. Была у него там чисто выбеленная, скромно обставленная собственная комнатка. На стене висела гитара. Озеров потерял во время войны родных и поэтому всем существом своим привязался к солдатам. Они приходили и уходили, а Озеров оставался в полку. За двадцать лет службы у него накопилось много друзей, он с ними регулярно переписывался, ездил к ним в отпуск. Некоторые из солдат стали председателями колхозов, директорами фабрик. Звали к себе трудолюбивого и честного старшину — хватит, послужил! Озеров неизменно отказывался. Вечерами, после работы, он частенько брал гитару и приходил в зеленую курилку автороты — ближайшую к его жилью. Да и по работе как ремонтник и заведующий складом он больше связан с шоферами. Здесь в курилке негромким приятным голосом, с одесским акцентом, пел ребятам фронтовые и современные лирические песенки.
В кабинет Миронова влетел Петухов. Он едва сдерживал возбуждение. Выпалил:
— Я же говорил, ничего из этого не получится!
— Вы о чем?
— Об уголовнике этом! Аварию сделал. Чепе роте принес.
— Расскажите по порядку.
— Какой уж тут порядок?! Сел самовольно в машину! Завел ее и — прямо в забор. Свалил забор и въехал в соседний парк, к артиллеристам.
— Где он сейчас?
— На гауптвахте! Влепил ему десять суток за это.
— Ну хорошо. Я с ним поговорю.
— Заберите его от меня, товарищ полковник! Нельзя его около техники держать.
— Ну-ну. Остыньте. Первая трудность — и уже растерялись. Паханов останется у вас. Другой автороты нет. А его обязательно нужно сделать шофером. Задача остается прежней.
Полковник в этот день собирался проверить караул. Он не стал вызывать Паханова. Зашел к нему в камеру во время проверки.
К немалому удивлению Миронова, Жорка встретил его радостной улыбкой. Первый раз командир видел такое веселое лицо у Жорки.
— Получилось, товарищ полковник! — весело сообщил Паханов. — Сам поехал. И завел, и скорость включил, все — сам. Только править не сумел. Пока соображал, что делать, — она, проклятая, прямо на забор наехала.
Полковник невольно рассмеялся. Наивность Жорки была так чиста и непосредственна, что у Миронова отпало желание ругать или упрекать его.
— Значит, получилось? — переспросил он.
— Ага!
— Если ты будешь так тренироваться и дальше, в автороте ни заборов, ни машин не останется.
— Я дувал сам сделаю, товарищ полковник. Пусть он не шумит, — сказал Жорка, имея в виду Петухова.
— Капитан просил убрать тебя из роты.
Паханов помрачнел.
— Я все исполнял, что он приказывал. Десять суток отсижу. Чего ему еще надо?