Коллапсис

В мире из залитых молоком овсяных хлопьев и сладкой ваты, продающейся в фургоне с мороженым за углом дома, рос маленький мальчик. Мальчик, что стоял в песочнице в забитых песком туфлях, в школьных шортах, с липкими от сладкой ваты руками. Дэниел Холвуд просто проходил через двор, когда остановился, чтобы поправить развязавшийся шнурок. Но боясь уронить вату, долго продумывал, как перехватить любимую сладость. Тогда он прикусил палочку зубами, крепко-крепко, и нагнулся к непослушным шнуркам. И когда он завязал их на идеальный крепкий узел, как учила мама, его настиг удар в спину. Он упал щекой в сладкую вату, смешавшуюся с песком. Его, брыкающегося как лягушку, перехватили за ноги и руки, и уткнули лицом в горький песок, забившийся в рот и нос. И засыпали. Засыпали песком, сопровождая погребение звонким заразительным смехом, которым не мог заразиться Дэниел. Он чувствовал только боль, унижение и страх от заползшего в рот маленького паука, которого не мог выплюнуть. Он давился песком, ел его и захлёбывался им, и казалось, что слёзы его высохли, став песчаными. Пот холодным градом струился по спине. И не мог понять Дэниел: влага ли это или забежавшие под рубашку муравьи.

Противный смех старшего брата и его одноклассников, выкрикивающих: «Это погребение фараона», мог бы стать эпитафией, если бы продавец из фургончика не отогнал шпану и не вытащил оцепеневшего ребёнка из-под горы песка, вкус которого Дэниел запомнил на всю жизнь. И готов был поклясться, что проглоченный паук остался с этим чувством на тот же срок. Как и песок, который он выплёвывал и высмаркивал в слезах целый час, пока мать пыталась успокоить его, умывая над раковиной. Старший брат пронёсся мимо ванной, остановился и, неприличным жестом вытаращив указательный палец, прошептал так, чтобы услышал только Дэниел:

– Плачущий фараон. Плакса Дэнни, плакса Дэнни.

Больше плачущий фараон никогда не подходил к песочницам.

Дэниел не понимал причину ненависти брата к себе, как и не мог понять, что это естественное, установленное никому не известным законодателем правило, когда старший задирает младшего. Просто так, без причины. Потому что так заведено самим инстинктом: более сильный пожирает слабого.

Холвуд подпрыгивал на месте, стоило ощутить мурашки на спине, бежал к зеркалу, задирал рубашку, проверяя не ползёт ли очередная земная тварь по позвоночнику к его заднице, чтобы проникнуть внутрь. Он злился на брата, и эта долгая обида нашла выход своему порыву, когда брат притащил в дом бездомную кошку, уговорив родителей оставить её.

Дэниел игрался на заднем дворе рядом с бассейном. Не каждая семья могла позволить себе подобную роскошь. Многие соседи считали, что Холвуды кичатся богатством. Оно могло оказаться лишь пылью в глаза – вычурной, громоздкой и франтовской, будто кричащей: «Да, я могу себе это позволить в отличие от вас».

Дэниел болтал опущенными под воду ногами, наблюдая, как плещутся создаваемые им волны. И этот умиротворяющий, тихий момент блаженства июльского солнца, запаха хлорки и лёгкого ветра прервал истошный вопль.

Дэниел вздрогнул, испуг закрался в его сердце, заставив сжаться и побледнеть.

– Урод! – протяжный крик брата был наполнен ненавистью, злостью, неистовой яростью, готовой обрушиться как дамоклов меч.

Испугавшись не на шутку, маленький Холвуд вскочил, едва не поскользнулся и ринулся в сторону, где лежали тапочки, но из-за мокрой плитки не успел сделать и два шага. Брат с окровавленными ладонями, со жгучими слезами на глазах нёсся на него.

– Ненормальный! Тварь! Это ты сделал! Ты! – он наставил на него палец, как тогда у ванной, но сейчас его рука тряслась; побагровевший от ярости, брюзжа слюной, он схватил Дэнни за плечи, оставив на майке кровавые следы. – Ты, скотина, выпотрошил мою кошку!

Дэниел не подтверждал, но и не отрицал сей факт. Он вытаращился на брата в некоем тупом исступлении или даже оцепенении, не зная, что делать и что говорить. И только смотрел в его чёрные бездонные глаза, покрывшиеся сеткой капилляров от льющихся слёз.

– Зачем? Зачем ты это сделал?! Ты что, немой?! Отвечай! Отвечай!

Его тошнило от того, как сильно тряс его брат, и от стального, противного запаха, пропитавшего его майку. Дэниелу казалось, что он теряет сознание, ватные ноги скользили по мокрой плитке, но он не мог проронить ни слова, как кролик, оцепленный хвостом удава.

– А знаешь что, Дэнни? Я знаю, зачем ты это сделал! Потому что ты – ненормальный! Шизанутый! Больной на голову! Потому что только психи могут спокойно вскрыть живое существо!

Два омута, две чёрные дыры, которые поглощали Дэниела, высасывали из него жизнь, как игла выкачивала кровь. Он смотрел в глаза брата и пытался заставить шевелиться присохший к нёбу язык.