Колдун с Неглинки

Дверь поддалась, но за ней никто не ждал. В доме пахло кислятиной — будто Саня только что был здесь и вот-вот вышел. Кто-то тоненько скулил, всхлипывая: «И-и-и, уйди-и-и».

Чтобы попасть в комнату, пришлось пинками раскидать пустые бутылки. Звон стекла напряг разве что самого Мирона — голосок выводил «и-и-и», как раньше, звук шел из каморки рядом с кухней. Солнечный свет бил сквозь синие шторы, сине-черное суетилось в углу.

— Не хочу, уйди, не хочу!

Мирон увидел три согнутые спины и торчащую между ними босую ногу. Нога дергалась, отталкивая тапку, которую на нее надевали синие руки. Еще две руки подставляли больничную «утку», а снизу, балансируя на грани падения, пытался пробиться неразрезанный ананас.

— Не хочу!

Из-за спин на Мирона уставились два огромных глаза. Губы девушки пересохли и растрескались. Она дернула ногой и попала в одного из слуг — тот повалился навзничь. Никакой одежды на девушке не было.

— Убери их! Убери, убери, убери!

Слуги бессмысленно таращили бельма и сопротивляться не пытались. Мирон выкатил их в коридор, как тюфяки с ватой, и захлопнул дверь — там они и толкались, норовя вернуться, но применить силу не догадывались или не могли.

— Спасибо.

Она вцепилась в него и крупно вздрагивала, пока Мирон тащил с кровати покрывало, чтобы ее укрыть. Когда возился с покрывалом, успел заметить стремную сыпь под ее коленками и на сгибах локтей, язвы на лице и ту же худобу, что и у брата. Сама Света не пыталась удержать покрывало на себе — пришлось укутать ее, как мумию, оставив свободными только руки.

— Я принесу воды.

Суета слуг за дверью напоминала броуновское движение. Один так и держал утку, второй тыкал в пустоту ананасом, а третий подносил тапку невидимой ноге, как если бы перед ним стояла Золушка в ожидании хрустальной туфельки. Стараясь не обращать внимания на шапочку плесени на тарелках в мойке и огибая взглядом черную жидкость, которая вылилась на плиту со сковороды, Мирон взял банку из-под соленых огурцов, выплеснул содержимое в раковину и прополоскал ее под краном. Воды набрал оттуда же. Вернувшись, протянул банку Свете, и она залпом выхлебала все — литра три, вряд ли меньше. Повалилась на кровать, рыгнула:

— Саша умер.

— Я здесь поэтому. Я оплачу похороны, от вас нужны документы…

— Ты убил?

«Красавица, ты бы видел!» — сказал Саня. Он увидел. Сложно было представить Свету ребенком. Еще сложнее — девушкой, которая нравится, выходит из дома и говорит с кем-то, делает покупки в супермаркете, мечтает о чем-то, просто идет по улице, когда тает снег, и щурясь смотрит на птиц, первых птиц этой весной.

— Света, эй! — не выдержал Мирон. — Я принес тебе воды. Нужно кое-что…

Света икала, бессмысленно таращась на штору, и почесывала сыпь на локтевом сгибе.

— Ладно, — решился он, — хуже, чем тебе, мне уже не будет.

Уткнулся лбом в голый матрас и коснулся левой ладони. «Ты так важна, будь».

— Ты убил?

— Я.

Придерживая на груди покрывало, Света подошла к окну и раздвинула синие шторы. Солнце ударило в глаза, Мирон тяжело закашлялся, а когда справился с приступом, почувствовал во рту вкус крови.

— Уйди, — сказала Света. — Не нужно мне помогать. Уйди, я не хочу.

Слуг за дверью не было. Прямо сейчас они катились к кладбищу, чтобы закопаться обратно. Согнувшись пополам, Мирон повалился на заднее сиденье машины Константина, и тот протянул ему бумажный платок.

* * *

Внутри Сандуновские бани напоминали расписную шкатулку: золотые колонны, лазурь на стенах, шахматная плитка и аромат мыла, все вокруг небольшое, но уютное. Время здесь словно остановилось — и невольно хотелось замедлиться тоже.

Мирону выдали халат, простыню и полотенце с вышитой эмблемой бань, и он прошел в готический зал. Заказал чай и не спеша разделся. Посетителей оказалось мало, в основном пожилые — должно быть, проходили по льготному тарифу. Атмосфера, что и говорить, благостная.

Глотнув таежного чая — заварник подогревался небольшой свечкой, чтобы содержимое не остывало, — Мирон двинулся в мыльную. Никаких странностей не обнаружил и под взглядами каменных львов наконец решился.

Люди из парной выходили красными, но живыми, довольными даже. Нахлобучив дурацкую шапку, Мирон коротко поклонился, пробормотал: «Хозяюшка банюшки, позволь попариться» — и решительно шагнул в пекло.

Кроме него, на полках потели два деда, и еще один — костлявый, с такой бородищей, что лица не видно, — свесив невообразимого размера ступни, сидел в углу. Этот, казалось, мерз, хотя прилип спиной к раскаленной стене. Сперва сидел тихо и вдруг гаркнул:

— Дава-ай!

Банщик поддал пару. Сильно запахло свежим сеном. Мирон дышал неглубоко и осторожно: каждое случайное движение воздуха жгло кожу. Пот капал даже с ресниц.