Когда шатается трон

Шатаются кремлёвские башни, как сосны в бурю. Летят головы, хоть не с плах, но сотнями. Никто не знает, усидит ли он в кресле или в районные начальники свалится, а то и совсем… Очередная перетряска на Руси, от границы до границы. Сколько их было и сколько еще будет… И что от новых времён ждать: пряников к празднику или кнут каждый день? Куда всё повернётся?.. Был Ягода, который оппортунистов и изменников изводил, потом, на поверку, сам замаскированным шпионом и вредителем оказался, за это и пулю получил. Ежов, что его к ответу призвал и Лубянку железной метлой вымел, тоже замаскированным врагом обернулся, полстраны в лагеря загнал. С ним Берия разобрался. Но и он гнилое нутро имел, желая партию под себя подмять и народ советский обратно под ярмо капиталистов впрячь… Кто следующий будет и надолго ли — кому в ножки падать?

Шепоток шелестит по высоким коридорам.

— Не прост Никитка оказался, не лапоть деревенский, вон как всё завернул.

Кто бы мог от него такой прыти ожидать: Берию переиграл!

— Неизвестно еще, он или не он, может, они все сообща?

— Может, и сообща, но верховодил Хрущёв, я точно знаю. Остальные так, на побегушках были или молчали, выжидая, кто верх возьмёт. Теперь он их по одному давить начнёт, как клопов.

— Считаешь, на Хруща надо ставить?

— А на кого еще? Никиту Жуков поддержал, а за ним армия. Поговаривают, это генералы дело сладили, Берию арестовали. Теперь самое время новому хозяину лизнуть, чтобы он к миске допустил. Лично я ему присягать стану.

— А если промахнёшься, если его тоже, как Берию?

— Тогда колхозом поеду руководить.

* * *

Сыро в землянках. Под ногами, под ветками настила, вода хлюпает, стены каплями плачут, на оружии влага выступает. Болото кругом… Огонь в землянке разводить нельзя, наверх подниматься запрещено, только если ночью, по надобности. А до ночи терпи, хоть лопни, или в угол беги, где парашка вырыта, только вряд ли кому это понравится, потому как помещение одно и вентиляции, считай, нет. Лежат бойцы на полках из жердей, пухнут от безделья, мечтают на солнышко взглянуть, воздуха свежего глотнуть. Пять недель прошло, которые показались годом. Два дня отсыпались, а после все бока на сучках отлежали. В дозорах и секретах лишь можно небо увидеть да надышаться вволю, но очень редко твоя очередь выпадает. И о чём только командиры думают?

А те, точно, думают.

— Скоро бунтовать бойцы начнут от жизни такой. У многих от сырости и неподвижности чирьи пошли — гниют заживо. Надо что-то делать… Может, место посуше найти?

— Ага, в Сочи. Нам один чёрт в буреломы и болота забираться, куда никто не сунется. Или ты думаешь Партизан нам получше местечко подыщет?

— Нет, — качает головой в ответ Партизан. — Не ждите, хрен редьки слаще. Мы всю войну в воде по колено сидели, а кто на пригорки выползал, тех немцы быстро на сосны и берёзы на просушку развешивали. Лучше быть мокрым, чем мёртвым.

— То война была, все победу ждали, а нам здесь без срока сидеть, кто такое выдержит? В тайгу надо уходить, в Сибирь, там нас никто не сыщет, срубим избы, поставим лабазы от зверья, печи из камней сложим. Живи — не хочу.

— А харч?

— Охотится будем, рыбу ловить.

— А соль, спички, да и те же нитки? А если заболеет кто? И как туда через полстраны добраться? Нас всех по дороге переловят. Даже если не всех, остальных по наводке возьмут. Здесь нужно хорониться, пока…

— А «пока» — это сколько? Ждать, когда власть в стране еще раз поменяется? Через год, два, десять?

Думают командиры. Из леса выбираться: на первом же посту спалиться можно. Здесь сидеть, гнить заживо — так рано или поздно сорвётся кто-нибудь. Кабы срок был понятен, хоть даже год, может, и высидели бы.

— Разбегаться нужно — все сроки вышли. По «малинам» ксивы добывать, как собирались.

— Может быть, — соглашается Пётр Семёнович. — Что скажешь, Крюк? Урки наводку дадут?

— Дадут, если раньше нас не сбегут. Они уже давно лыжи навострили, им на зоне по сравнению с болотом — санаторий. Только долго в «малинах» нам не высидеть.

— Почему?

— Ситуация изменилась. Амнистия прошла, тысячи урок по стране разбрелись, «малины» битком, как камеры в «крытках», многие связи оборвались. Не высидеть нам долго — приметные мы.

— Сколько?

— Месяц, может, два, а там надо будет новые схроны искать.

— А что с ксивами?

— Сделать можно, но теперь чёс по стране идёт, каждый мент печати в бумагах чуть ли не нюхает, чуть на зубок не пробует. Новая метла… Урки теперь по справкам об освобождении чистые паспорта получают, с «липой» никто не связывается.

И все понимают, что не выход это, что рано или поздно вычислят их.

— Выходит, опять в лес?

— Выходит.

— Ну что, Партизан, давай новое место искать, засиделись мы здесь, дрова за десять километров приходится таскать, скоро истопчем всё вокруг — будут дорожки, как в парке культуры и отдыха.

— Добро, поищем. А дальше что? Вечно партизанить не получится.

— Ты же партизанил. Годами.