Когда шатается трон

— Только давайте без истерик, — призвал Пётр Семёнович. — Не та у нас ситуация, чтобы отношения выяснять. Вы же знаете правила игры. Вы же сами… Или думали, что вас это не касается, что вы белая кость? Нет. Все мы под богом ходим.

— Под тобой, что ли?

— А хотя бы и так. И давайте примем это как данность.

— А если не мы, если твоя вторая команда взбунтуется или в бега ударится?

— Ну что же… Тогда к их близким направитесь вы. С приветами, шалями и консервами. Или… без этого набора.

— Вот, значит, как…

А что еще можно сказать? Крепко их Пётр Семёнович в оборот взял, да так, что не расцепиться. Круговая порука. Не поспоришь и не сбежишь, тут только ладонь под козырёк: «Чего изволите?»

— Редкостная гнида ты, — подвёл черту Крюк. — Собственными бы руками тебя задавил, да жаль, руки коротки. Но, признаться должен, лихо ты всё это закрутил, мне в голову прийти не могло. А тебе пришло. Надо же…

— Вспомни, Крюк, ты же сам говорил, что в банде все должны быть повязаны. Помнишь?

— Помню, было. Лихо ты нас повязал. Десятью морскими узлами. Не думал я, что кроме нашей удавки ты еще одну, снаружи, накинешь.

— Две удавки надёжнее, чем одна. Мне результат нужен, — спокойно ответил Пётр Семёнович. — И гарантии. Да и вам нужно быть уверенными, что не сдадут вас ни свои, ни чужие, ни «барбосы», ни бандиты. Думаете, они милосердны? Шали мамашам вашим дарить станут? Не станут! Или надеетесь, что забудут о нас? Не забудут. Думаете, так просто, от нечего делать, штурмовики над «шарашкой» барражировали? Нет, не оставят нас в покое. Кто на Берию работал — всех к ногтю. Некоторых уже давно повязали и на Лубянку сволокли, показания выколачивать, а кого-то сразу в расход пустили. Можете газетки почитать, там и про банду Берии прописано, с фамилиями и должностями. Органы мелкой сетью по стране прошлись, никого не упустили. Одних только генералов больше сотни под суд потащили. А сколько мелкой рыбёшки, о которой в газетах не пишут, отловили! Одни мы, может быть, выскользнули, да еще как: несколько батальонов в лапшу искрошили. Так что не будет нам прощения, и любая наша ошибка обернётся против нас. А вы мне за подарки, за деньги, которые я вашим отцам и матерям передать велел, выговариваете. Они, может, даже не подаркам, а весточке, что их дети живы, обрадовались, и умрут, случись такое, почти счастливыми. А если вы считаете, что я не прав, давайте дружно, маршевым порядком, отправимся в ближайший отдел МГБ. Нам там очень обрадуются. Заодно с родичами повидаетесь, которых будут в соседних камерах ломать, чтобы язычки вам развязать…

Опустили головы командиры. Верно всё излагает Пётр Семёнович. Чистка идёт по стране, с корнем, с хрустом костей людей из кресел выдирают, а после непременно к стенке прислонят. Новая метла чисто метёт, никого не пропускает.

— Прав ты, Семёныч. Хотя всё равно сволочь ты редкостная.

— Хоть петухом меня называй, только в парашу не макай, — усмехнулся Пётр Семёнович. — Кто знает другие методы, пусть о них поведает…

А нет других методов, всегда находился предатель, который тайные тропы врагу показывал и крепостные ворота открывал. Целые города гибли, целые цивилизации. Нет иных методов, кроме как жёстким арканом всех повязать. Все остальные методы — деньги, положение, дружба — не работают. Многие правители своих приближённых златом осыпали, а после из их же дружеских рук чашу с ядом принимали. И армия держится на том, что каждый десятый за трусость товарища своей жизнью отвечает. И благодаря этому армия живёт и побеждает. Жизнь жестока, слабый человек, пребывающий в иллюзиях, обречён стать жертвой.

— Еще могу добавить, что здоровье у ваших близких отменное и доживут они до ста лет… Если вы им в том поможете. А эти письма… — Пётр Семёнович вытащил еще пачку листов. — Личному составу передайте. Пусть почитают послания родственников и сообразят, как жить дальше. Как вы сообразили.

— Ладно, Семёныч, твоя взяла. Но, если ты споткнёшься…

— Тогда я за всё отвечу. И мои братья с сёстрами. Вы же знаете их адреса.

На этом круг замкнулся.

— Добро. Говори, что делать. Приказывай. А мы… мы исполним.

Теперь-то исполнят. Все. И эти и те. И не исключено, что другие. Кто может весь расклад знать… Все здесь друг за другом ходят, как в хороводе, и все друг за другом следят. Круговая порука.

Прав Пётр Семёнович, только так можно выстоять, когда играешь в одиночку против всех…

* * *

— Свободен. — Хрущёв махнул рукой. — Машину завтра к восьми подашь. И вы до завтра, — махнул охране на второй машине. — Всё завтра… — Выбрался из салона машины, пошёл к дому.

Хорошо на даче после душных кремлёвских кабинетов, где не дышится свободно, не потому что город, а потому что чуешь, как к твоему кадыку со всех сторон руки сподвижников тянутся. Поэтому-то, наверное, Сталин любил на ближней даче безвылазно жить.