— Не пойдёт, Семёнович. Под это дело мы подписываться не станем. Извини…
— Это общее мнение? Пусть каждый скажет. Абвер? Крюк? Партизан?
Все лишь молча качали головами.
— Значит, так, значит, не хотите?
— Нет, Пётр Семёнович, мы, конечно, в одной упряжке скакали, но дальше, похоже, наши пути-дорожки расходятся.
Стоит Пётр Семёнович, смотрит исподлобья — не ожидал такого поворота… Или ожидал?
— Хорошо, раз все против, значит, будем считать, решение принято. Окончательно. И единогласно… Лично мной.
— Тобой?!
— Да. Как вашим начальником.
— Но мы же сказали, что…
— А вас теперь уже никто не спрашивает, — тихо сказал Пётр Семёнович. — Здесь вам не Новгородское вече. Выслушать я могу всех, а что делать, решать буду сам. Единолично.
Опешили командиры, растерялись.
— С огнём играешь, Пётр Семёнович, а если мы тебя разжалуем и в рядовые определим, чтобы не заносился, чтобы как все в землянке гнил? Или того хуже… У нас тут трибунала нет, так что разговор короткий.
— Все так считают? — строго спросил Пётр Семёнович, переводя взгляд с одного командира на другого. И не увидел в них поддержки. Молчали командиры, злобой наливались.
— Значит, так? А коли так, коли решили без «против» и «воздержавшихся», то… — Пётр Семёнович встал. — То вы всё равно подчинитесь и выполните мой приказ. Или выбирайте другого командира. Я ясно выразился?
— Не круто забираешь, Семёныч? Ты один, а нас много.
— Я? Я не один…
Пётр Семёнович сунул руку за пазуху, вытащил какие-то бумаги, выбрал одну, протянул Абверу.
— Читай. Вслух читай.
Абвер расправил лист. Посмотрел по сторонам. Начал читать:
Все недоуменно смотрели то на Абвера, то на Петра Семёновича.
— Что это?
— Ты дальше читай.
Абвер вдруг побледнел, скомкал бумагу. Руки его тряслись, на глазах выступили слезы.
— Ты!.. Падла!.. Ты!..
Бросился, растопырив пальцы на Петра Семёновича, чтобы в горло ему вцепиться. Но не успел, его придержали, схватили за руки.
— Ты?.. Там!.. Это же мать моя!
— Да, мать, — спокойно согласился Пётр Семёнович. — Очень она обрадовалась подаркам. От тебя.
— Убью!
— За что? За то, что я весточку и подарки мамаше твоей от тебя передал? Старушка теперь от счастья сама не своя, ведь ее сынок жив! В шаль тёплую кутается, консервы ест, дров, наверное, прикупила. Ты бы спасибо мне сказал за заботу о близких твоих.
— Когда ты там… когда был?
— Как я там мог быть, когда я при вас безвылазно, ни на минуту не отлучался? Это не я.
— А кто? — удивлённо спросил Абвер.
— Мои люди. Тут, кстати, и другим приветы имеются. Держи, Кавторанг. Крюк, это тебе. С вашими близкими всё в порядке, велели вам низко кланяться, что я и делаю, — и Пётр Семёнович, чуть усмехнувшись, отбил командирам поклон. — До твоих близких, Партизан, извини, пока не добрался, не успел.
— И слава богу! — пробормотал Партизан.
— Но как же… — наморщил лоб успокоившийся Абвер. — Ты, действительно, постоянно с нами. Как же ты смог?
— Я же сказал — это мои люди.
— Это как?
— Да вот так.
— Выходит, что у тебя еще есть команда?
— Именно так и выходит. Или вы думали, что на вас свет клином сошёлся? Единственные и неповторимые в своём роде?
— Ну, ты урод! — восхитился Крюк. — Даёшь! Ты, оказывается, еще зэков по зонам собрал, новую команду сколотил. Значит, команды две, лагеря два. И «шарашки»…
— Совершенно верно, — спокойно кивнул Пётр Семёнович. — И «шарашки» было две… Людей собрал, обучил, похоронил по бумагам.
— А может, три? — тихо поинтересовался Абвер.
— А может, три. Или четыре, — пожал плечами Пётр Семёнович. — Зачем вам знать? Меньше знаешь — легче живёшь. Лагеря были, «шарашки», команды… Всё есть.
— А если мы тебя за твои изуверские повороты здесь задавим по-тихому?
— А родственники ваши? Мои люди им ведь не только приветы и подарки передать могут. Исчезну я, не выйду на связь, и отправятся они по известным адресам. Зачем вам это?
Командиры замерли. Да, верно… Ловко устроено. Вторая команда в любой момент может… Во всех домах побывали, весточку передали! Ничего смерть Петра Семёновича не решает. Ничего!