Когда опускается ночь

— Далее, этот шалопай имел наглость влюбиться в Нанину.

Отец Рокко выпрямился и насторожился.

— Но надо отдать должное этой девушке: она никогда ничем его не поощряла и всякий раз, когда он с ней заговаривал, давала ему отпор — спокойно, но весьма твердо.

— Умница! — сказал отец Рокко. — Я всегда говорил, что она умница. Было ошибкой с моей стороны не доверять ей.

— Помимо прочих проступков, в которых, как я теперь знаю, повинен мой разгильдяй-подмастерье, было одно совсем уж вопиющее преступление: он взломал ящик моего стола и сунул нос в мои личные бумаги! — продолжал человечек.

— Напрасно вы их храните. Личные бумаги — сожженные бумаги.

— Так и будет отныне, я прослежу.

— Были ли в числе этих личных бумаг мои письма вам касательно Нанины?

— К несчастью, да. Умоляю, умоляю, простите мне на первый раз такую невнимательность. Более это не повторится.

— Продолжайте. Простить подобное неблагоразумие невозможно — можно лишь остерегаться его в будущем. Полагаю, подмастерье показал мои письма девушке?

— По-видимому, хотя зачем ему это делать…

— Простак! Разве вы не говорили, что он был в нее влюблен (по вашему выражению) и не мог добиться взаимности?

— Да, говорил, ведь так оно и есть.

— Отлично! Разве не в его интересах, раз он оказался не в состоянии произвести на девушку иного впечатления, заручиться ее благодарностью и попробовать завоевать ее таким способом? Показав ей мои письма, он заставил ее полагать, будто она в долгу перед ним, раз он сообщил ей, что в вашем доме за ней следят. Но сейчас вопрос не в этом. Вы предположили, что она видела мои письма. На чем основано ваше предположение?

— На основании вот этого листка, — отвечал человечек и с унылым видом извлек из кармана записку. — Скорее всего, ей показали ваши письма вскоре после того, как она опустила свое письмо в почтовый ящик. Поскольку в тот же день вечером, войдя в ее комнату, я обнаружил, что все они исчезли — и сама она, и ее сестра, и невоспитанная собака, — и заметил на столе вот эту записку.

Патер Рокко взял листок и прочитал следующие строки:

«Я только что узнала, что с тех самых пор, как я поселилась под вашей крышей, меня подозревают и за мной следят. Остаться еще на одну ночь в доме соглядатая для меня немыслимо. Мы с сестрой уходим. Мы вам ничего не должны и вольны честно жить где захотим. Если увидите патера Рокко, передайте ему, что недоверие ко мне я смогу простить, но никогда не забуду. Я верила в него всем сердцем и имела право ожидать, что и он в ответ будет верить мне всем сердцем. Я думала о нем как об отце и друге, и это было утешением для меня. Теперь я навеки лишилась этого утешения, и больше у меня не осталось ничего!

Нанина».

Священник поднялся со стула, чтобы вернуть записку, и посетитель немедленно последовал его примеру.

— Мы всячески постараемся загладить последствия этого несчастья, — вздохнул патер Рокко. — Готовы ли вы вернуться во Флоренцию завтра?

Человечек снова поклонился.

— Узнайте, где она, удостоверьтесь, что она ни в чем не нуждается и живет в достойном месте. Обо мне не упоминайте и не пытайтесь уговорить ее вернуться к вам. Просто доложите мне, что выясните. Бедняжка обладает силой духа, какую обычный человек и не заподозрит у нее. Ее нужно успокоить, нужно обращаться с ней нежно, и тогда мы склоним ее на свою сторону. Только в этот раз постарайтесь не ошибиться! Выполните мои распоряжения, и не более того. Хотите сказать мне что-то еще?

Человечек помотал головой и пожал плечами.

— Ну что ж, тогда доброй ночи, — сказал священник.

— Доброй ночи, — ответил человечек и выскочил за дверь, которую распахнули перед ним с учтивейшей быстротой.

— Вот досада, — проговорил патер Рокко, после ухода гостя раз-другой смерив шагами кабинет. — Скверно было поступать несправедливо по отношению к этой девочке, но еще хуже быть на этом пойманным. Теперь ничего не поделаешь, придется ждать, когда я узнаю, где она. Она мне нравится, и мне нравится записка, которую она оставила. Она пишет смело, тонко и честно. Умница, какая же она умница!

Он подошел к окну, подышал свежим воздухом и, успокоившись, выбросил все это из головы. Когда он вернулся к столу, все мысли его были обращены к больной племяннице.

— Все же странно, что я до сих пор не получил о ней никаких известий. Может быть, Лука что-то знает. Пойду, пожалуй, в мастерскую и спрошу.

Он взял шляпу и направился к двери. Открыв ее, он столкнулся на пороге со слугой Фабио.

— Меня прислали позвать вас во дворец, — сказал слуга. — Врачи оставили всякую надежду.

Патер Рокко смертельно побледнел и отступил на шаг.

— Вы сообщили об этом моему брату? — спросил он.

— Я как раз иду в мастерскую, — отвечал слуга.

— Тогда я отправлюсь туда вместо вас и сам сообщу ему ужасную новость, — сказал священник.

Они молча спустились по лестнице. На улице они уже собирались разойтись в разные стороны, но тут священник остановил слугу.

— А как дитя? — спросил он с такой внезапной тревогой и нетерпением, что слуга даже испугался и поспешно ответил, что ребенок совершенно здоров.