Когда опускается ночь

— Что ты! Он и сам искал ее, и других отправил искать, но напрасно. Оказалось, всего четыре дня непрерывных разочарований привели его в чувство. Лука Ломи написал ему примирительное письмо, где спрашивал, что плохого сделали ему они с дочерью, и даже винил во всем патера Рокко. Маддалена Ломи встретила его на улице и сокрушенно отвела глаза, словно думала, будто он пройдет мимо. Короче говоря, они воззвали к его чувству справедливости и доброму нраву (видишь? Я способна беспристрастно воздать ему должное!) и заполучили его назад. Поначалу он был немногословен и сентиментален, только злился на священника и грозился отомстить, да так, что я просто диву давалась…

— И как только патер Рокко не побоялся показываться ему на глаза?!

— Патер Рокко, должна тебе сказать, не из тех, кого легко запугать и обескуражить. Он вернулся в мастерскую в тот же день, когда и Фабио. И наотрез отказался говорить о девчонке и ее исчезновении, только заявил без обиняков, что, по его мнению, Нанина поступила совершенно правильно и повела себя как хорошая, честная девушка. Задавать ему вопросы было бессмысленно, — по его словам, никто не имел права ни о чем его расспрашивать. Посулы, угрозы, лесть — любые попытки пронять его были обречены на провал. Ох, милая, поверь моему слову: патер Рокко — самый умный и самый учтивый человек в Пизе, самый опасный враг и самый прекрасный друг. Все остальные, стоило мне чуть-чуть приоткрыть карты, вели себя со мной грубо и жестоко. А патер Рокко с начала и до конца обращался со мной словно со знатной дамой. Мне все равно, насколько искренне: он обращался со мной словно со знатной дамой, в то время как все остальные — словно…

— Ладно-ладно! Не горячись, это уже ни к чему. Лучше расскажи мне, как ты делала первые попытки сблизиться с юным господином, которого ты столь презрительно именуешь Фабио.

— Как выяснилось, самым неудачным образом. Сначала я, разумеется, постаралась вызвать у него интерес к своей особе, упомянув о знакомстве с Наниной. Поначалу все шло неплохо. Моей следующей целью было убедить его, будто она нипочем не уехала бы, если бы по-настоящему любила его, и только его, а значит, у него наверняка был более счастливый соперник из его же круга, ради которого она им пожертвовала, хотя поначалу ей льстило, когда к ее ногам пал молодой дворянин. Можешь себе представить, насколько трудно мне было заставить его взглянуть на бегство Нанины под подобным углом. Гордость и любовь к этой девчонке не позволяли ему признать истинность моего предположения. В конце концов мне удалось убедить его. Я привела его в состояние оскорбленного самолюбия и мелочного самоутверждения, в котором воздействовать на чувства мужчины проще всего — в котором сама уязвленная гордость мужчины служит для него западней. Так вот, я привела его в это состояние — а потом вмешалась она и присвоила плоды моего труда. Стоит ли удивляться, если теперь я радуюсь любым ее неудачам и буду счастлива услышать дурные вести о ней от кого угодно?

— Как же ей удалось взять верх над тобой?

— Если бы я это заметила, ей никогда не удалось бы добиться успеха там, где я потерпела поражение. Знаю лишь, что у нее было больше возможностей видеться с ним, чем у меня, и она пользовалась ими до того ловко, что даже меня обманула. Я думала, будто завоевываю территорию в наступлении на Фабио, а на самом деле лишь теряла ее. Впервые я заподозрила неладное, когда Лука Ломи переменился ко мне. Он стал холоден, невнимателен, а под конец просто груб. Я старалась закрывать на это глаза, но вскоре пришлось прозреть из-за одного случая. Однажды утром я подслушала, как Фабио с Маддаленой говорят обо мне: они думали, я уже ушла из мастерской. Повторить их слова я не могу, особенно здесь. Стоит мне лишь подумать о них, как кровь бросается в голову, а сердце сжимают ледяные тиски. Достаточно будет сказать тебе, что он смеялся надо мной, а она…

— Тише! Не так громко. В доме люди. Можешь не пересказывать мне, что́ слышала: к чему напрасно раздражаться? Могу предположить, что они узнали…

— Через нее, не забывай, все через нее!

— Да-да, понимаю. Они узнали гораздо больше, чем ты намеревалась им сообщить, и все через нее.